Автор: Luna
Бета: Клод и TeaBag
Фандом: Weiss kreuz
Рейтинг: NC-17
Жанр: Romance, slash, AU, Angst, OOC, OMP
Пайринг: Брэд\Шулдих, Ран\Шулдих, Кен\Наги.
Примечание автора: Ненормативная лексика, несносная сентиментальность, вольное обращение с каноном. Всё, что касается ритуальной магии, взято из книг Алистера Кроули, цитаты неточные, во многом изменены и дополнены. Из двух хокку одно принадлежит анонимному японскому автору, другое придумала я. Использована строчка из песни Б.Гребенщикова.
Посвящается: моим дорогим, любимым бетам - Клоду и TeaBag. Огромное спасибо хочу также сказать Natuzzi, которая, не жалея времени, с комментариями, пересказала мне сюжет аниме; Чеширочке, которая аниме мне прислала; Эйде - за хакерские советы; Дуну - за помощь с цензурным немецким.
Отказ от прав: Персонажи фика принадлежат их создателям. Автор фика не извлекает материальной выгоды от их использования. Размещение фика на других ресурсах - с согласия автора. Ссылки на фик – приветствуются.
Отзывы: сюда
Утром Ран не торопясь позавтракал и выписался из отеля. «Иокогама-Хилтон» - настоящий муравейник, в котором так легко затеряться среди толпы японцев и иностранцев-гайдзинов, корейцев, китайцев… Это место было излюбленным пристанищем бизнесменов, все спешили по своим делам и мало кто обращал внимание на сурового молодого азиата в длинном тёмном плаще, красивого, как старинный клинок. Лифт, в котором он спускался в холл, был битком набит, кто-то толкнул его, у Рана с плеча упала сумка, он наклонился за ней, лифт остановился, принимая новую порцию пассажиров. Это оказались дети, они возбуждённо гомонили, и на месте им не стоялось, они болтали по-английски, Ран расслышал слово «Гонолулу», тут женщина в чёрном - Ран видел только её седые волосы, прикрикнула на детей, они замолчали как по волшебству, хотя продолжали отчаянно жестикулировать. В тесном лифте было душно, и у Рана закружилась голова. Бизнесмен рядом с ним неподвижно уставился прямо перед собой, игнорируя детей, по виску у него стекала капля пота. Наконец раздался звонок, лифт остановился, двери разошлись, и толпа с явным облегчением вывалилась в холл. Ран выходил последним: он и стайка детей. Их сопровождали две женщины в чёрном. Они свернули к стойке портье, там, среди официально одетых бизнесменов, стоял высокий парень в потёртых джинсах и светлой кожаной жилетке. Он выделялся среди прочих постояльцев, как белая ворона, кроме того, у него на плечах сидела маленькая девочка с красном вельветовом комбинезончике, две криво заплетенные белокурые косички плясали по плечам - кроха вертела головой, как маленький совёнок, разглядывая людей в холле. Ран почувствовал, как его губы трогает улыбка. Айя тоже была ужасно любопытной, в детстве отец часто сажал её на плечи, когда они гуляли всей семьёй в каком-нибудь интересном месте. «А что это?» - было её любимым вопросом…
Парень в джинсах обернулся, крикнул: «Эй, Рут!» Девочка хихикнула, наклонилась и закрыла ему глаза ладошками. Он споткнулся и чуть не налетел на Рана. На секунду у того опять помутилось в глазах, знакомо, так знакомо… Он усилием воли прогнал головокружение и впился взглядом в парня, тот пытался отодрать от лица цепкие лапки и ругался почём зря, а девочка смеялась. Ран почувствовал, как сердце ухнуло куда-то вниз: знакомые ярко-рыжие волосы из-под красной бандитской косынки, бледная кожа, тонкий подвижный рот, хрипловатый голос, произносящий ругательства - это был рыжий гайдзин, его гайдзин, Шулдих, одетый, как хиппи, с маленькой шкодливой обезьянкой на плечах. Он, наконец, сумел с ней справиться, закинув руку назад и шлёпнув как следует. Кроха отпустила его и немедленно заорала. Ран едва успел нырнуть за колонну. Да, это был Шулдих. Он стоял посреди холла, синие глаза обшаривали толпу, наконец, он увидел нужного человека, лицо расцвело улыбкой, он замахал руками, он вообще был сейчас проще, моложе: обычный хиппующий парень, усталый и встревоженный. Он ещё раз шлёпнул плачущую девочку, и та замолчала, шмыгая носом, дёрнула Шулдиха за волосы и показала пальцем - к ним спешили те самые дети в сопровождении женщин в чёрном. Шулдих бросился вперёд, они встретились прямо рядом с укрытием Рана, он услышал обрывки фраз на английском. Уловить удалось не всё, но были и другие фразы, их он понимал полностью, потому что они звучали у него в голове. Дети-телепаты, это невозможно, это же дети…
Сейчас подгонят, один момент!
Мы опаздываем?
Нет, но приедем почти к отплытию. Так даже лучше, Рут, поменьше светиться в порту…
- Салли, я хочу писать!
- Ну потерпи, родной!
Шу, а ты купишь мне мороженного, купишь?
Нет, Джо, сколько можно! Рут, да отцепи от меня эту липучку.
- Сам липуцка!
Шулдих попытался стащить с шеи кроху, но та обхватила его руками и ногами и издала пронзительный вопль:
- Нетнетнетнехацунехацунехацу!
- О Боже, Катрин, да замолчи! - взвизгнул Шулдих, он оставил её на своих плечах, но шлёпнул ещё раз, она тут же замолчала, с довольным видом озирая окрестности. Красный бант соскочил с тощей белёсой косички и упал на пол. Шулдих, вытянув шею, выглядывал что-то в стеклянных дверях отеля.
- Так, автобус. Быстро выходим и садимся. Рут?
Давай. На счёт три.
И они исчезли. Ран заморгал. Вся эта странная компания попросту пропала, впрочем, какая ещё компания, ему надо возвращаться в Токио, миссия выполнена, чего ждать, сейчас он выйдет из отеля и… Ран ущипнул себя за руку и сконцентрировался. Шулдих и его спутники уже были у самого выхода. Никто не обращал на них внимания, люди застывали, когда они проходили мимо, но тут же отворачивались и спешили в другую сторону. Их не видит никто, кроме меня - понял Ран. Он шёл следом, от колонны к колонне, когда он вышел на улицу, они уже садились в обшарпанный микроавтобус. Мальчик из отеля, который подогнал его ко входу, стоял у обочины с обмякшим, как у спящего, лицом. Ран подождал, пока они отъедут, а потом сел в свою машину и поехал следом. Он понимал, что опять нарывается на неприятности, но ничего не смог с собой поделать. По дороге в порт он вычислил ещё два хвоста, следующих за микроавтобусом.
***
- Хвост, Рут, чувствуешь?
- Да, дорогой. Сворачивай в доки.
- О`кей. Ваш корабль у седьмого причала. Я постараюсь подъехать поближе, но всё равно придётся бежать. Сможете?
- Да, Лотар. Не беспокойся за нас, дитя моё, Господь - наша защита.
…
- Лотар, то, что ты сейчас подумал о Боге - очень дурно.
- Прости, Рут.
Он плутал по докам, зацепившись мысленно, чтобы не заблудиться, за стюарда в салоне «Сумидзу-мару», корабля, на котором Рут и детям предстояло отплыть на Гавайи. Если, конечно, дело выгорит, и Рут удастся отвести хвосты. Салли с детьми на задних сидениях играли в какую-то тихую игру; Тимоти, старший мальчик, приятель Наги, держал на руках маленькую Катрин. Рут вдруг вскрикнула и обвисла на сидении. Шулдих резко затормозил и обернулся к ней. Но монахиня уже приходила в себя. Езжай - прозвучало в голове у Шулдиха. Они отстали, но не намного. Шулдих, стиснув зубы, надавил на газ, он уже знал, что будет делать. Сколько их? - спросил он. Две группы - ответила Рут. Восемь человек. Он ехал мимо бесконечных бетонных стен складов, пока не нашёл то, что ему надо - тупик с двумя мусорными ящиками, с узким проходом к морю в глубине. Загнал туда микроавтобус, развернулся, так, чтобы дверца салона смотрела в сторону прохода, впечатал бампер в бетон. Обернулся к Рут, сказал хрипло:
- Уходите туда. Седьмой причал недалеко, минут пятнадцать. Вы успеете. Я задержу их тут.
- Нет, Лотар! - покачала головой Рут, - иди с Салли и детьми, за мной они гонятся, они - моя забота.
- Рут, быстрее! - крикнул Шулдих, - Сэл, не спи, выводи детей!
Он вскочил, открыл дверь и подтолкнул Тимоти к выходу, передал ему Катрин.
- Пока, либе. Будь хорошей деткой.
- И ты, Су, - сказала Катрин, одаривая его липким поцелуем.
- Лотар, я приказываю!
- Рут, пожалуйста! Бери детей и уходи. Со мной всё будет в порядке. Ты слышала, что сказал Брэд - мне нельзя уезжать из Японии, иначе меня убьют.
- Ты веришь Брэду?
- А ты нет? Быстро. Времени у вас в обрез!
- Лотар, обещай мне…
- Рут, либе, ты же меня знаешь! Я никогда не рискую!
Монахиня смотрела на него отчаянными глазами, потом выдохнула:
- Да хранит тебя Бог, Лотар, дитя моё!
Притянула его к себе и поцеловала, большим пальцем начертила крест на лбу. Салли уже выводила детей из тупика, Катрин сидела у неё на руках и усиленно махала Шу пухлой лапкой. Он помахал ей в ответ и постарался улыбнуться. Рут вошла в проход последней и повторила, обернувшись, лицо было мокрым от слёз, голос дрожал:
- Да хранит тебя Бог!
Бог! Шулдих с лязгом захлопнул за ними дверь, заблокировал замок. Прошёл к передним сидениям и вытащил из бардачка пистолет, навинтил глушитель. Бардачок у Рут был оснащён что надо: два полуавтоматических пистолета, обоймы к ним, пластит, детонаторы, дистанционный взрыватель. Взрывчатки хватит, что бы разнести к чертям… Шулдих сглотнул. Он знал, что не умрёт. Не может умереть. Знал, что предвидение Брэда всегда работало. Но если… Если всё обернётся совсем хреново… Он сказал себе: «Ты полный придурок, либе», вдавил один из детонаторов в пластитовый кубик. На всякий случай. Забрал из бардачка две обоймы и взрыватель, опустил во внутренний карман белой кожаной жилетки. Потом вышел из микроавтобуса и прострелил все четыре колеса. Привалился к тёплому боку машины и стал ждать.
Они появились минут через десять - два чёрных джипа медленно ползли вдоль складов, первый проехал мимо, тогда Лотар приспустил щиты и позволил себя заметить, второй джип затормозил и подал сигнал, первый вернулся. Они не торопясь открыли двери, выбрались из своих крутых тачек, все восемь человек, и двинулись к Шулдиху, смыкая ментальные щиты, тесня, раздавливая его своей силой. Взгляд рыжего телепата заметался, лицо побледнело, он попятился и прижался спиной к боку микроавтобуса.
- Господи, ну и дыра, Шулдих, - протянул их предводитель, снимая тёмные очки, - как раз для такой крысы, как ты.
- Та-та-та, Маллет! Восемь человек на одну крысу! Крыса польщена, либе! - сказал Шулдих дрожащим голосом.
- Знаешь, я, пожалуй, оставлю тебя в живых, если ты скажешь по-быстрому - где старая сука со своим выводком.
- Нет, по-быстрому не получится, ненавижу спешку! - у Шулдиха стучали зубы. Рука за спиной крепче стиснула пистолет. Ни у кого из псиоников оружия не было, боевики Эсцет не нуждались в пистолетах и этим гордились. Ну, а Шу плевать на гордость.
- Не упрямься, сладкий, - это заговорил другой, Шулдих вгляделся в его лицо, оно показалось ему смутно знакомым, но он сказал:
- Сладкий? Не люблю фамильярности от кого попало!
- Ты не помнишь меня? - тень угрозы и разочарования в мыслях.
- Нет, либе, - Номер Два, он вспомнил его и опять почувствовал себя в ловушке, - но даже если мы трахались, это ещё не повод для знакомства.
- Ублюдок! - прорычал Номер Два и попытался проломить его щит.
- Ещё какой! - ответил Шулдих и пустил ему в лицо разрывную пулю.
Дальше всё происходило очень быстро. Он успел выстрелить на поражение ещё раз и ещё один умер, прежде чем пистолет вырвало из его руки, едва не сломав пальцы. Тогда Шулдих послал вперёд свою силу, круша объединённый щит боевиков. Третий в команде Маллета был слабым, он упал на землю без единого звука, глаза вперемежку с мозгом вытекали из-под век кипящей сукровицей, Маллет вскрикнул и попытался поджечь рыжего телепата, но Шу был начеку и увернулся от огненной струи. Ударил сам, теперь Маллет орал не переставая, сжимая голову руками, заметался бестолково и выбежал из тупика, вой оборвался, глухой удар, это четвёртый, Шу обернулся к остальным, и тут его подняло в воздух и швырнуло спиной о микроавтобус, он попытался прижать подбородок к груди, но поздно, затылок врезался в железо, Шулдих ослеп и оглох на секунду, а когда смог снова видеть, на него надвигались четверо оставшихся в живых псионика. Их щит искрил и переливался, как бензиновые разводы на асфальте, Шулдих попробовал пробить его, но телекинетик вновь атаковал. Голова телепата мотнулась назад, удар, Шулдих захрипел от боли, чувствуя солёный вкус во рту, упрямо собрал остатки силы и швырнул их вперёд. Щит четверых прогнулся, но выдержал. Шулдих застонал и попытался отползти, в глазах двоилось, голова разрывалась на части, к горлу подкатывала тошнота… Он полз к своему пистолету, а тот ускользал, как живой. У Лотара больше не было силы, он чувствовал, как мерцают, исчезая, его собственные щиты, словно их разъедает кислота, как телекинетик готовится для последнего, решающего удара. Он поднял руку к карману жилетки, нащупывая… нет, Господи, пожалуйста, он не может умереть, Брэд обещал… и тогда монолит, готовый раздавить его, дрогнул и пошатнулся.
…Ран и так не проехал бы мимо этого места: что-то тянуло, вело его туда - именно в этот ряд складов, именно там повернуть, скорее, говорил он себе, да, здесь!.. Два джипа с распахнутыми дверцами. Навстречу машине из узкого прохода между складами выбежал кричащий человек, завертелся на месте, сжимая голову руками, упал, остался лежать неподвижно. Ран выскочил из машины и кинулся к проулку, он словно двигался в вязкой воде, что-то происходило там, он чувствовал это, как животные чувствуют грозу или землетрясение. Опасность, опасность, катана словно сама вылетела из ножен, и в проулок он уже прокрался - четверо стояли к нему спиной, а в их полукруге корчился на четвереньках рыжий гайдзин, голова бессильно мотается, кровь хлещет из ноздрей, вот он завалился на бок и захрипел, подтягивая колени к груди. Рана словно ударили по глазам, он выкрикнул «Шинэ!» и полоснул катаной того, кто стоял ближе к нему, лезвие прошло между шеей и плечом, разрезая кость, как масло. Ран развернулся, Злая Катана послушно пошла за его рукой, вырываясь из раны в туче алых капель, и в низком косом замахе врубилась в печень следующей жертве. Они упали, оба, и Ран укрылся за их телами, рефлекторно, но совершенно напрасно - он застал их врасплох. Третьего он убил, почти пробив насквозь прямым ударом, четвёртый попытался сбежать, Ран перехватил катану поудобнее и метнул вслед, как копьё, вогнав лезвие под лопатку до половины, он уже потянулся к рукояти - вытащить клинок из тела, как вдруг услышал щелчок курка. Медленно, не веря себе, обернулся. Человек, который выбежал навстречу его машине и упал на землю, целился теперь ему в лицо. «Нет!» - подумал Ран, замирая. Тихий хлопок, ещё один и ещё, грудь человека с пистолетом словно взорвалась изнутри, фонтан крови из разорванного сердца обдал Рана жаркими брызгами. Человек завалился прямо на мусорный ящик, и Ран увидел, как Шулдих позади него тоже падает, бессильно роняет голову на руки, сжимающие пистолет с глушителем. Ран оказывается рядом с ним на коленях, переворачивает… Лицо рыжего гайдзина залито кровью, две алых струйки продолжают сочиться из ноздрей. Ран срывает с него пижонский платок и пробует остановить кровотечение. Узорный индийский сатин промокает почти сразу, гайдзин начинает кашлять, стонет, открывает глаза, синие, испуганные, пробует оттолкнуть Рана. Фудзимия удерживает его, шепчет: «Тихо, тихо, это я, тихо», и гайдзин успокаивается, сжимает голову с коротким рыданием, глаза плавают, он стонет:
- Не вижу, блин… сколько их…
- Кого? - переспрашивает Ран.
- Их восемь, должны… положить… всех…
Ран оглядывается - тупик похож на бойню. Четверых убил он, трое умерли от пуль, последний, восьмой, лежит неподвижно, из глаз и из ушей ползёт серо-красная жижа.
- Мы убили всех, - говорит Ран.
- Хорошо… - хрипит Шулдих, и его выворачивает наизнанку. Ран поддерживает его за плечи, суёт в руки окровавленный платок - утереться после рвоты. На затылке, под рыжими волосами, он нащупывает большую шишку.
- Тебе надо в больницу, пойдём, - говорит он не своим голосом. Горячка боя осталась позади, наваливаются усталость и облегчение. Шулдих жив. Они оба живы. Рыжий гайдзин глядит на него мутными глазами и падает лицом ему в колени, как подрубленный.
Первый раз Шу приходит в себя в машине, когда Ран уже заводит мотор. Окровавленные дрожащие пальцы ложатся на его руку, Фудзимия вздрагивает и смотрит на гайдзина, тот хрипит:
- …Следы… убрал?
- Нет. Не дёргайся.
- Пластит…
- Что?
- Пластит… детонаторы… автобус… в бар…дачке… - гайдзин пробует оторвать голову от сидения, плача от боли, слёзы оставляют светлые дорожки на окровавленных щеках.
- Я понял, сиди здесь, - говорит Ран и выходит из машины, возвращается в пахнущий кровью тупик. В бардачке микроавтобуса с простреленными шинами - маленький арсенал. Он быстро находит пластит и радиодетонаторы, лепит комки взрывчатки, очерчивая периметр бойни, дополнительные заряды - к бензобакам машин. Копается в бардачке в поисках взрывателя, но его нет, он возвращается к своей машине, гайдзин лежит на сидении, как мёртвый. Ран говорит: «Эй!», он не может назвать гайдзина по имени, но синие мутные глаза приоткрываются, гайдзин смотрит на него и улыбается, хотя это больше похоже на гримасу, хрипит:
- Поехали…
- Где взрыватель? - спрашивает Ран.
- Сма…тываемся…
- Взрыватель, - холодно говорит Ран, он догадывается, что взрыватель у Шулдиха, ему хочется схватить этого чёртова адского клоуна и встряхнуть его хорошенько - за то, что он втянул его в резню, за смертный страх, который испытал Ран, ворвавшись в проулок и увидав полумёртвым своего рыжего гайдзина… Шулдих изображает губами поцелуй и шепчет «Либе…», и тут же на него накатывает новый приступ рвоты, его выворачивает почти всухую, он едва успевает свеситься из открытой дверцы. Сотрясение мозга, как минимум. Взбешённый Ран и не думает поддержать его, и Шулдих со стоном падает вперёд, вываливаясь из машины. Фудзимия, выругавшись, хватает его за шкирку, некогда белая жилетка гайдзина распахивается, во внутренних карманах - две обоймы и ещё что-то. Ран, хмыкнув, садится за руль и трогает с места. Шулдих, обессилено дыша, лежит на сидении. Когда они отъезжают достаточно далеко, Ран перехватывает его слабые пальцы, ползущие к карману, вытаскивает взрыватель и сам нажимает кнопку. Сзади бухают взрывы, далёкие огненные вспышки отражаются в ветровом стекле, машина глухо вибрирует, и Шулдих отзывается стоном.
- Ах… ты… я сам хотел… взорвать ублюдков… Что ж ты мне… попадаешься всё время…
- Плохая карма, - отвечает Ран, дёрнув ртом.
- Куда мы едем?..
- В больницу.
- Нет! О Боже!.. - Шулдих пытается повернуться на сидении и всхлипывает от боли.
- У тебя сотрясение мозга.
- Знаю… Не надо в больницу. В отель… я в порядке… только отлежусь… «Хил…тон», - его пальцы впиваются в локоть Рану, тот дёргает рукой и резко тормозит. Шулдиха бросает вперёд, Фудзимия едва успевает удержать его от тычка лицом в приборную доску. Машина останавливается, впереди - поворот на оживлённую автостраду.
- Что ты себе думаешь? - рычит он, - Как мы войдём в отель в таком виде? Как мы вообще сейчас поедем - до первого поста?
- Не твоя… забота… - злобно шипит Шулдих, - мне нельзя… в больницу… слишком заметный… след… Пусти! - всхлипывает он и царапает дверцу, распахивает её, новый приступ рвоты, совсем короткий, потом Ран укладывает его на сидение, Шулдих тяжело дышит, его тело обвисает, как тряпка, руки и ноги слабо подёргиваются.
- Отель… «Хилтон»… понял?.. - хрипит он.
Больше всего на свете Рану хотелось вышвырнуть телепата из машины на растресканный асфальт дороги, ведущей к докам. Вместо этого он выругался и включил зажигание. В отель, так в отель.
Гайдзин сдержал слово. Никто не остановил их в городе, полицейские отворачивались от машины Рана, словно от пустого места. Шулдих сидел на сидении как восковая фигура с выставки ужасов - всколоченные рыжие волосы, позеленевшая кожа под кровавой коркой, короткие каштановые ресницы слиплись от слез и подрагивают. Иногда на Рана накатывала дурнота и боль - словно отголосок того, что испытывал телепат. Фудзимия уже почти привык к этому, но настоящий кошмар начался, когда они добрались до отеля.
- Мы приехали, - сказал он Шулдиху, который так и не открыл глаз.
- Подожди, - попросил тот, по его лицу прошла судорога, у Рана поплыло перед глазами, потом он почувствовал горячие влажные пальцы телепата в своей ладони, услышал шёпот:
- Держи… защиту… умеешь…
- Пошли, - прохрипел Ран, концентрируясь усилием воли. В глазах прояснилось, он вышел из машины и рывком выдернул Шулдиха с пассажирского сиденья. Тот тяжело обвис, Ран почти нёс его. Стеклянные двери. Холл. Послеобеденное время, людей уже меньше, чем утром. Шулдих вздрагивает у него в руках, и Рана мутит от невидимой волны, которая исходит от телепата. В глазах всё расплывается, их не видят, не видят, не видят… пусто… стиснув зубы, он тащит Шулдиха к лифтам, мимо зеркальной стены, краем глаза ловит смутное отражение, поворачивает голову, и его трясёт - из зеркала на них смотрит пустота. Вот пробегает портье, важно шествует коротышка в тёмном костюме, но там, где должны стоять, ожидая лифта, они с Шулдихом - ничего нет, мраморные плиты холла, маленький зимний сад, рецепция, а их - нет, они невидимки! Ран сглатывает.
- А ты… как думал?.. - шепчет Шулдих торжествующе. Звонок, лифт распахивается перед ними, Ран втаскивает телепата внутрь, тот хрипит «семнадцать…» и повисает на руках Рана, отключается. Их отражение появляется в зеркальной облицовке лифта - Ран, бледный, сосредоточенный, и окровавленный полуголый парень у него в объятиях. Фудзимия перекидывает его поудобнее и нажимает на кнопку с номером семнадцать, держит, не отпуская, пока они не поднимаются на нужный этаж. Коридор пуст, хвала Будде. Ран затаскивает Шулдиха в какую-то нишу, обшаривает карманы. Карта-ключ, номер 1705. Тяжелое теплое тело вздрагивает и оживает в его руках, Шулдих пытается встать на ноги. Вдвоём, молча, они бредут по коридору к нужной двери, карточка - в щель, дверь распахивается. Люкс, анфилада из трёх комнат. Ран оглядывается. Похоже на нашествие сумасшедшего детского сада - разорённые постели на диванах в гостиной, остатки завтрака на столе, пустые бутылки колы, конфетные обёртки, зелёный плюшевый кролик валяется в кресле. На стене, прямо под гравюрой, изображающей дворец Нидзё - старательная кособокая копия рисунка, исполненная красным фломастером. Ран тащит Шулдиха в одну из двух спален, и сваливает на огромную кровать. Телепат со стоном откидывается на подушки и замирает. Из-под скомканной простыни выглядывает маленький носок голубого цвета с жёлтыми утятами.
- Убирайся, Фудзимия, - говорит Шулдих слабым голосом, - Проваливай… Мы в расчёте.
- Да, - после паузы отвечает Ран, не сводя взгляда с окровавленного лица на белой подушке. Шулдих кривит губы:
- Нечего пялиться, либе… Пошёл… отсюда… Я спать хочу…
Ран стоит над ним. Сейчас он повернется и уйдёт, повернётся и уйдёт… Но голубые глаза лихорадочно блестят, не отпускают, зрачки плавают, Рану кажется, что Шулдих не видит его, никак не может сфокусировать взгляд... Ах ты чёрт! У него же сотрясение мозга. Ран сдаётся, сбрасывает плащ, присаживается на краешек постели и подносит к лицу Шулдиха руку.
- Сколько пальцев видишь?
- Пошёл в жопу, - отвечает Шу, - четыре.
***
- Открой глаза… Просыпайся, ну!..
- …Что?!? Убери руки!..
- Сколько пальцев?
Длинное ругательство на немецком, потом:
- Два. Ублюдок...
***
Час ночи. Упругие рыжие волосы под рукой. Пальцы против воли сжимаются, лаская яркие пряди. Шёпот:
- Открой глаза…
….
- Ну же, просыпайся!..
-…Нет, нет, только не это…
- Сколько… пальцев…
- Три… Отвали, Фудзимия…
***
Шесть часов утра. Влажное полотенце смывает кровь с бледных щёк, подбородка. Шулдих вздыхает во сне, и, не открывая глаз:
- Пять…
- Что? - шепчет Ран, осторожно стирая кровь с шеи, кожа у Шулдиха такая белая, что полотенце кажется желтоватым. Такая нежная. Пальцы Рана - слишком грубые и тёмные для этой белизны. Дюжина амулетов на кожаных ремешках и цепочках - анх, руны, маленький золотой скорпион, кусок бирюзы, голубой, как глаза гайдзина, серебряная римская монета. Простой самшитовый крестик, на нём тоже запеклись брызги крови. Ран выжимает полотенце и стирает их.
- Ты… показываешь мне… хочешь показать… пять… своих проклятых… самурайских пальцев, - говорит Шулдих, не открывая глаз.
- Так нечестно. Убирайся из моих мозгов, - шепчет Ран и наклоняется, касается губами лба между рыжими прядями. Может подняться температура. Шулдих сонно улыбается.
***
Девять утра. Шулдих просыпается с жуткой головной болью и диким желанием посетить туалет. Фудзимия, который будил его каждый час, наконец-то угомонился под утро и теперь спит рядом, красивое лицо хмурится даже во сне, веки подрагивают. Шулдих прикидывает - сможет ли сам дойти до ванной. Наверное, сможет. Но только он делает первое движение, как Фудзимия подрывается и смотрит на него светло-фиолетовыми глазами, спрашивает хрипло:
- Куда собрался?
- Поссать, - правдиво отвечает Шулдих. Фудзимия розовеет, и Лотар засмеялся бы, но знает, что с горящей хэллоуинской тыквой вместо головы этого лучше не делать. Кряхтя, как старик, он садится, жидкий огонь переливается внутри черепа, он стонет и сжимает его руками, чтобы не развалился. Фудзимия скатывается с кровати и помогает ему встать, медленно ведёт в ванную. Его мысли сосредоточены на том, чтобы идти плавно, и не дать Лотару упасть. Шулдиху одновременно ужасно хорошо и ужасно больно, он нетерпеливо вывёртывается из тёплых, твёрдых рук Фудзимии, закрывает дверь перед его носом и прислоняется к ней спиной. Отшатывается. О Боже. Он плачет от боли и от чёртовой доброты Фудзимии. Это всё проклятое сотрясение, что же ещё. Совсем расклеился! Хлюпая носом, добирается до унитаза, потом, цепляясь за стены, идёт к душевой кабинке. Когда он уже стоит под душем, прямо в джинсах и носках, раздеться сил нет, раздаётся стук в дверь, но он не обращает на это внимания, вцепившись в поручень для полотенец и дрожа от слабости, подставляя голову теплым струям. Стук превращается в грохот, Фудзимия врывается в ванную и орёт:
- Ты что делаешь, ненормальный!
- …Блин, не ори… - стонет Шулдих, пожар в голове, погашенный было под прохладной водой, вспыхивает вновь. Рассерженный Фудзимия, не переставая ругаться, начинает раздевать его, руки двигаются ловко и осторожно, хотя он обзывает Шулдиха чёртовым идиотом, неуёмной дрянью, самоубийцей… Шулдих почти засыпает, убаюканный его сердитым голосом, сердитыми мыслями, ласковыми руками. Ран намыливает его, смывая присохшую кровь, поворачивает к себе спиной и замирает. Спина Шулдиха - один большой синяк. Рана окатывает гневом и жалостью. Идиот. Проклятый болтливый идиот. Он осторожно вытирает примолкнувшего телепата, тот только морщится и цепляется за него, и Ран чувствует, не может не чувствовать, как сильно у него болит голова. Оказавшись в постели, Шулдих засыпает сразу же, а Ран садится в кресло напротив, раскрывает книгу, найденную на столике - библию на японском. Глаза скользят по ровным рядам иероглифов, почти не вникая в смысл… «Возлюбленный мой бел и румян, лучше десяти тысяч других»… Шулдих шумно вздыхает во сне, поворачивается… «Губы его - лилии, источают текучую мирру»… Ран сердито ворошит страницы, и находит Книгу Екклизиаста, сухие слова изверившейся души, а взгляд помимо воли тянется к бледному лицу на подушке… Спящий Шулдих похож на ангела - чёткий профиль, расслабленный спокойный рот, брови разгладились, подсыхающие рыжие пряди завились в кольца. «Голова его - чистое золото». Рану хочется лечь рядом, перебирать эти яркие локоны, дождаться, пока откроются голубые глаза, первым встретить его взгляд… «Глаза его, как голуби при потоках вод». Ран несмело улыбается. Он просто задаст своему рыжему гайдзину несколько вопросов. Имеет право. И Шулдиху придётся ответить.
Но через пятнадцать минут после того, как Шулдих проснулся, Рану хочется только одного - убить эту рыжую язву.
Сначала всё шло хорошо. Сначала Шулдих открыл глаза, прояснившиеся, яркие, как небо, улыбнулся и хрипло сказал:
- Привет!
«Уста его - сладость, и весь он - любезность». Ран смотрел на него, не в силах и слово сказать. Эта сонная улыбка наполнила его беспомощной щенячьей радостью, на секунду он забыл всё, о чём хотел спросить, но он справился с собой и выпалил в сияющее утреннее лицо первое, что пришло на ум:
- Я видел тебя с детьми здесь, в отеле.
Лицо Шулдиха замкнулось, померкло.
- И тебе доброе утро, Фудзимия! - протянул он, - Ну видел, ну и что? Забудь о них, а то я тебе помогу, так помогу…
Угроза всё расставила на свои места. Охотник. Добыча.
- Попробуй, - холодно отозвался Ран, и бросился в атаку:
- Эти дети… Они такие же как и ты?
- И как ты, Фудзимия, - окрысился Шулдих, - Заикнёшься про них кому-нибудь - найду и мозги спалю!
- Почему ты помогал им? - бросил Ран, пропустив мимо ушей и угрозу, и признание собственной одарённости.
- Говно вопрос, либе! Потому что они такие же, как я! - глаза Шулдиха потемнели от гнева, а Фудзимия всё не унимается, короткие, «полицейские» вопросы жалят, как сухой лёд:
- Как и те люди на джипах?
- Которых ты раскурочил своей железкой? - огрызается Шулдих, - Да, но ты не бойся, либе, они плохие парни. Хотя я ещё хуже… А уж ты… Вау! - приподнятые в восхищении брови.
- Почему они хотели убить тебя?
- Почему, почему! - кричит Шулдих, - Что за ёбаный допрос? Ты что, по другому говорить не умеешь? Я ни слова не скажу без своего адвоката! Ты поесть нам заказал?
- Я хочу знать - во что ты меня втравил? - рычит Ран, он хотел просто спросить, но с Шулдихом не бывает просто. Или всё дело в нём самом - что он сказал не так - они снова орут друг на друга… Охотник. Добыча.
- Ты сам влез, - жестко говорит Шулдих, - Я тебя не звал. Я предлагал тебе убраться. И ничего не должен тебе объяснять. И вообще, меньше знаешь - крепче спишь. В твоём случае, Катана, это особенно актуально. А если тебе не нравится - проваливай. Только сначала завтрак мне закажи, реаниматор хренов!
Фиолетовые глаза Рана становятся совсем светлыми от гнева, брови смыкаются на переносице, но Шулдиха не проймёшь разъярёнными взглядами, он улыбается своей фирменной улыбкой «а мне всё пофиг, либе», только что язык не показывает, и Рана вдруг отпускает. Спорить с Шулдихом и грозить ему бесполезно, всё равно что рубить катаной воду.
- Ты оплатил этот номер? - спрашивает он после паузы, почти мирно.
- Оплачу, когда съеду, - настороженно отвечает Шулдих.
- Считай, что я тебе должен за пару обедов, - Ран дёргает ртом в подобии улыбки и придвигает к себе телефон.
***
Позже они устроились прямо на кровати и уплетали за обе щёки завтрак/ужин, как назвал это Шулдих - жареных цыплят, суши, салаты, булочки, масло, джем, чай, сладости, еды хватило бы на четверых, но телепат ест так, как будто голодал неделю. Еда основательно улучшила настроение немца - он перестаёт огрызаться, между ними воцаряется хрупкое перемирие.
- Просто кайф! - восклицает Шулдих, откидываясь на спинку кровати и отправляет в рот полбулочки с маслом. Ран смотрит на его умиротворённое порозовевшее лицо и быстро спрашивает:
- Такатори знает, что ты сделал?
Шулдих стонет с набитым ртом, проглатывает и говорит:
- Опять, Фудзимия? Подлавливаешь? Не парься, не знает. Это… моё личное дело. Я же гайдзин, нэ? Интересы родной корпорации - ещё не вся моя жизнь, уж поверь!
Он сосредоточенно насыпает в чай три ложки сахара и с оглушительным бренчаньем начинает размешивать. Рана передёргивает, и телепат фыркает. Молчание, потом Фудзимия упрямо продолжает:
- От кого убегали дети?
- Отвяжись от детей! - визжит Шулдих, мгновенно свирепея, грохает на поднос чашку, хватается за голову, кривясь от боли, потом, гораздо тише, почти умоляюще, - Фудзимия, ты ведь из хороших парней, так? Ну и будь доволен, что помогал мне прикрывать сопляков! Какого чёрта тебе ещё надо? Чтобы я с тобой гонораром поделился? Так вот, я работал бесплатно! Благотворительность, понял? Рождество на носу!
Он делает резкий негодующий жест, поднос с чаем наклоняется, Ран, вытягиваясь, едва успевает подхватить его и поставить на место, Шулдих с сердитым видом отодвигается как можно дальше, ворча под нос по-немецки. Ран снова садится, что-то мешает ему, он запускает руку в карман и нащупывает дистанционный взрыватель, безобидный футлярчик с чипом внутри и утопленной кнопкой, взрыватель отработан, просто мусор, он нашёл его у Шулдиха и сам активировал, превратив в груду щебня полкилометра портовых складов… Ран машинально зажимает бесполезную вещичку в кулаке, мозг без устали прокручивает новые и новые варианты, картинки, возможности - дети, микроавтобус, начинённый взрывчаткой, перегородивший единственный на несколько миль проход к причалам, Шулдих, окружённый врагами, окровавленный, рука тянется, тянется…
- Что ты на меня так смотришь, чёрт бы тебя побрал? - нервно спрашивает Шулдих.
- Ты бы и вправду подорвал всех, там, в доках? - говорит Ран медленно. Взгляд Шулдиха предательски уходит в сторону, насмешливое фырканье.
- Подорвал? Да ты рехнулся, либе!.. Передай мне масло, а?
В ответ Ран бросает ему взрыватель, телепат машинально его подхватывает, вертит в пальцах, роняет на пол, пожимает плечами и опять берётся за свой чай… Со стоном закрывает глаза под испытующим настороженным взглядом Рана, потом открывает один: ярко-голубой, насмешливый, и нежно говорит:
- Катана-а. Не надо делать из меня ангела только потому, что тебе нравится моя задница.
Ран вспыхивает, а Шулдих смеётся так, что чуть не захлёбывается чаем… и негодующе вскрикивает через минуту:
- А ну повтори! Я - Тёмная Тварь? Я?
- Да. И не лезь ко мне в голову! - цедит Ран сквозь стиснутые зубы.
- А ты держи защиту, раз тебя научили, - шипит Шулдих в ответ.
Спать Ран уходит в другую спальню.
…Он снова в узкой щели между двумя складами, он сидит на водительском сидении микроавтобуса, рядом с ним - пожилая женщина в тёмном платье, бледная, усталая, её глаза устремлены на Рана.
- Уходите, - говорит он, - берите детей, матушка, и уходите.
- Нет, Ран! - она качает головой, - уходите вы, родные мои… за мной они гонятся, они- моя забота.
- Матушка, быстрее! - просит Ран, - Айя, не спи, выводи детей!
Айя, взрослая Айя, кладёт руку ему на плечо, он сжимает её пальцы, безмолвно посылая свою любовь, закидывает голову, чтобы взглянуть на неё, она так красива, так похожа на маму, её лицо похудело, утратило детскую округлость, волосы подстрижены до плеч… Она так испугана…
- Ран, - просит она умоляюще.
- Это необходимо, - отвечает он, не размыкая губ.
- Ран, я приказываю! - выкрикивает пожилая женщина.
Ран качает головой, она открывает было рот, но тут сзади, из салона раздаётся детский плач, тоненький вскрик, ещё один…
- Быстрее, матушка! - говорит Ран. Айя сжимает ему плечо и идёт к детям, всё, что они хотели сказать друг другу - уже сказано. Пожилая женщина смотрит на него отчаянными глазами и шепчет:
- Обещай мне, родной…
- Быстрее… - повторяет Ран. Она притягивает его к себе и целует, большим пальцем чертит крест на лбу.
- Да хранит тебя Бог, Ран, дитя моё!
…Ран смотрит им вслед - как они выводят детей из тупика, к морю, к свободе, потом переводит взгляд на свои руки, сжавшиеся в кулаки, и сидит неподвижно, не сводя глаз с кусочка жаркой, морской и небесной голубизны в разрыве обшарпанных серых стен. Когда вдалеке раздаётся шум моторов, он достаёт пистолет из бардачка. Больше там нет ничего. Что ж. Восемь пуль в обойме, одна в стволе - должно хватить. Выходит из микроавтобуса, закрывает дверцы изнутри через открытое окно. Потом рукояткой пистолета разбивает приборную доску, так чтобы закрытые замки заклинило. Прислоняется к тёплому металлу и ждёт.
Они появляются быстро, два военных джипа, набитые людьми в камуфляже и чёрных очках, люди выпрыгивают и начинают окружать его, Ран стреляет, но пули не причиняют им вреда. Они надвигаются, смеясь. Скалят крепкие белые зубы из-под чёрных с проседью усов, Ран отбрасывает пистолет и вырывает катану из ножен, но первый же удар по плечу в пятнистой форме ломает клинок пополам, а человеку, который надвигается на него, ничего не сделалось, только чёрные очки упали, и Ран оказывается лицом к лицу с Такатори Рейдзи, безоружный, беспомощный. Он оглядывается - он окружён дюжиной Рейдзи, и каждый ухмыляется ему из-под усов, они теснят его к боку микроавтобуса, жёсткие удары, и смех, смех со всех сторон…
Ран подхватился и сел в постели, тяжело дыша. Его окружала темнота, наполненная шорохом дождя, ветер шевелил лёгкие занавески на открытом окне. Шулдих сидел на краешке кровати, прижимая к груди подушку и одеяло.
- Подвинься, - сказал он недовольно. Ран, ещё наполовину во власти кошмара, непонимающе на него уставился.
- Шевелись, Фудзимия! - проворчал рыжий гайдзин, хлопнул подушку в изголовье и полез в постель, по-хозяйски расправляя своё одеяло сверху. Его холодные ступни скользнули по ногам Рана, тот дёрнулся и сказал шёпотом:
- Уходи. С ума сошёл?
- Размечтался, Катана! - хихикнул Шулдих и пояснил, как ни в чём не бывало, - Ты кричал во сне, либе. Орал как бешенный. Терпеть не могу, когда меня будят дурацкими воплями. У меня, Фудзимия, мозги высокоорганизованные, им надо спать много и спокойно, особенно после сотрясения.
Он деловито умостился под боком у Рана, обнял его за талию и сказал:
- Всё. Отбой.
Ран, наконец, начал вырываться, он спал в одних джинсах, а на Шулдихе были только плавки, и он прижимался к Рану озябшим, в мурашках телом, твёрдый сосок коснулся плеча, ледяная рука скользнула подмышку в поисках тепла.
- Ты чего? - Шулдих даже приподнялся от удивления, в темноте его глаза слабо поблёскивали. Ран закусил губу, вне себя от унижения и возбуждения, от того, что Шулдих мог прочесть это у него в голове.
- Уходи, - глухо повторил он.
- Не уйду, Фудзимия, - сказал немец упрямо, - мне холодно, а у тебя кошмары. Я согреюсь, а ты уснёшь. Когда спишь с кем-то, кошмаров не бывает. Считай это актом взаимопомощи, - он вернулся на прежнее место, каким-то образом перетянув на себя оба одеяла, - только без глупостей, либе, - сонно.
Он засопел почти сразу, а Ран, успокоившись, еще лежал некоторое время, чувствуя, как согревается, расслабляется во сне тело Шулдиха, и сам не заметил, как уснул.
Проснулись они одновременно, вернее, Ран проснулся на секунду раньше, его пробуждение выдернуло Шулдиха из сна не хуже будильника, и он вздохнул. Вот они, издержки телепатии. Серый свет дождливого осеннего утра заливал комнату, у Шулдиха мёрз нос, но всему остальному было тепло рядом с Фудзимией, под двумя одеялами. Ран дышал мерно, как прибой, от него чудесно пахло - разгорячённым сонным телом, и совсем немного - потом и железом. Их ноги переплелись, Шулдих бедром чувствовал его эрекцию, он подвинулся, прижал её своим членом, поднял голову, сильные ладони обхватили его плечи, подтянули повыше, фиалковые глаза Фудзимии казались светлее, мягче со сна, поцелуй, ещё один и ещё, не торопясь, вдумчиво, осторожно. Губы горели, языки сплетались почти лениво, дождь шумел, влажный солёный воздух в комнате, кожа покрылась испариной под одеялами, Шулдих забирается под пояс джинсов Рана и гладит поясницу, пальцы то и дело замирают, закрытые веки подрагивают, а Ран смотрит на него, перед глазами всё расплывается - бледность кожи, яркая рыжина волос - смутными пятнами. Они заслонили весь мир, ладони осторожно ласкают широкие ладные плечи, накрывают лопатки, дыхание Шулдиха у него в горле становится лёгким и горячим как огонь, слюна слаще мёда, возбуждение поднимается медленно и неуклонно, но торопиться некуда, это серое прозрачное утро кажется бесконечным… Пока пронзительное пиликанье из соседней комнаты не разбивает его вдребезги. Они ещё продолжают целоваться, но в поцелуях, прикосновениях появляется торопливая обречённая жадность, магия утекает. Звонки прекращаются, щелчок автоответчика и голос Кроуфорда: «Лотар, перезвони немедленно, это приказ». Шулдих резко вскидывает голову, отрываясь от губ Рана, барахтается на нём, поднимается, лицо как маска, в глазах бешенное разочарование. Руки Рана отпускают его плечи, одеяла соскальзывают. Холодно. Он скатывается с кровати, озноб обжигает влажную разгорячённую кожу, член ноет. Фудзимия лежит, как надгробие, руки сжаты в кулаки, алые пятна на скулах, стиснутый рот, глаза закрыты. Шулдих сглатывает и пытается просканировать его, натыкается на глухую защиту. У этого отмороженного ублюдка чертовски хорошо получается. Шулдих идёт в соседнюю комнату, его пошатывает. Когда за ним захлопывается дверь, Ран позволяет себе ужасную, невозможную вещь - вернее, это происходит помимо его воли - он сворачивается клубком, прижимая подушку к животу, к налитому члену, и его начинает бить дрожь, перехватывает горло, под веками становится мокро и горячо. Но он быстро справляется с собой.
Шулдих возвращается через десять минут, в штанах из некрашеного шёлка и рубашке в тон. Ран, тоже одетый, стоит у окна и смотрит на город и залив за серой завесой дождя. Шулдих распахивает шкаф и снимает с вешалки яркий френч из гобеленовой ткани. Пионы, змеи, фантастические рыбы, зелёные листья, прошитые золотыми нитями взлетают в воздух, падают, обтягивают его плечи, он морщится.
- Хозяин позвонил? - спрашивает Ран, не поворачиваясь.
- У меня нет хозяина, либе, - отвечает Шулдих беззаботно.
- А Такатори? - цедит Ран.
- А, это… - рассеянно тянет телепат, оправляя манжеты, - это так, долгосрочный контракт, только и всего.
- Чьи приказы ты выполняешь? - Фудзимия поворачивается, глаза горят яростью, лицо как лёд.
- А ты? - спрашивает Шулдих. Рану нечего на это ответить. Шулдих пожимает плечами и улыбается.
- Знаешь, либе, наши встречи уже становятся традицией. Мило, но чертовски неловко, учитывая мой статус Тёмной Твари.
Он подходит к Рану и склоняет голову набок, разглядывает напряжённое строгое лицо, и не может прочитать выражение его глаз. Наконец Шулдих отступает, Фудзимия чувствует, как он отдаляется, пустота поглощает его, пробивается сквозь анестезию, это больно, ему наконец-то больно по-настоящему… Это страшно, и больше всего пугает то, как легко Шулдих вернул ему способность ощущать боль, одним своим присутствием, одним взглядом, такой близкий, такой чужой... Тёмная Тварь. Шулдих смотрит на него и с сожалением качает головой:
- Ты можешь думать всё, что угодно, Фудзимия, но по большому счёту мы занимаемся одним и тем же. Я потрошу мозги, ты… просто потрошишь. Мы оба здорово делаем своё дело, Охотник Света… Охотник Света, надо же! - он хмыкнул, отвернулся, вытащил из шкафа небольшой чемодан, открыл и стал как попало бросать в него джинсы, носки, окровавленную жилетку, зелёного зайца, пистолет, обоймы, бельё, какие-то флаконы, электрическую зубную щётку. Примял всё, закрыл крышку, огляделся.
- Ну, кажется всё. Пока, Фудзимия. Номер оплачен, так что выметайся. Знаешь, я вот подумал… Если в следующий раз мы не… если в следующий раз, когда мы встретимся, нам придётся убивать друг друга… Это не исключено, Фудзимия, иногда я охраняю моего работодателя, он говно, конечно, но платит хорошо… А ты мечтаешь разрубить его на тысячу кусков своей железкой… Мне ведь придётся защищаться, либе…
Шулдих болтал как заведённый, голубые глаза поблёскивали, голос был высоким и хриплым, Ран стоял, опустив голову. Ему показалось, или голос рыжего гайдзина дрожал?…
- Так вот, в свете возможного печального исхода нашего знакомства, либе, ничего личного… но лучше забудь меня, а я забуду тебя, и всё будет прекрасно. По рукам? - он протянул Рану руку и ухмыльнулся.
- Пошел к чёрту, - с тихой ненавистью сказал Ран, и вылетел из комнаты, хлопнув дверью. Шулдих постоял ещё немного, потом присел на разорённую кровать, ноги не держали. Болела голова, болела спина, болело всё на свете. Что ж так больно-то? Это несправедливо, несправедливо! Он ударил кулаком подушку, потом еще и ещё, он лупил её до тех пор, пока она не лопнула, и белые перья не разлетелись по всей комнате, как пушистый тёплый снег. Шулдих смотрел, как они парили, кружились и падали. Он бы и заплакал, но не мог вспомнить, как это делается.
Часть 3.
13.
Оми Цукиёно.
…- Па-а-ап, ну быстрее, а?
- Прекрати, Хиро!.. А вот те лилии, сколько стоит одна?
Оми Цукиёно называет цену и улыбается, у него ласковая, приветливая улыбка, на которую очень хорошо реагируют покупатели. Если присмотреться повнимательнее, то можно заметить, что она не касается его глаз.
Покупатель таращится на полураспущенные лилии в большой вазе за спиной Оми, раздумывая - купить или нет. Его сын - щербатый мальчишка лет восьми в косо надетой бейсболке и мешковатых шортах, пресытился попытками погладить кактусы на подоконнике, и виснет на руке у отца, поджав ноги, как маленькая обезьянка.
- Па-а-ап, ну па-а-а-ап, ну пошли, а то я пропущу те мультики, помнишь, ну помнишь, я рассказывал, вчера, помнишь?
Мальчишка ноет и канючит всё время, пока Оми оформляет и заворачивает выбранные покупателем лилии в шуршащую розовую бумагу с белым тиснением. «У нас с женой годовщина!» - объяснил покупатель, слегка покраснев. Обезьянка Хиро тихонько скулит, но отец больше не делает ему замечаний. Он треплет его по вихрам, торчащим из-под бейсболки и улыбается.
У Оми вдруг начинают дрожать пальцы, горло перехватывает, он склоняется над букетом, от запаха лилий кружится голова. Он плохо сознаёт, как вручает покупателю цветы, как отсчитывает сдачу. Приходит в себя только от звяканья колокольчика, когда за отцом и сыном захлопывается дверь. Душный воздух наполненный запахом цветов и зелени, с трудом проходит в горло. Это бывает, бывает, - твердит про себя Оми, - это пройдёт. Его бьёт озноб, ему холодно, он холодеет каждый раз, когда сознаёт свою чуждость, неполноценность, своё отличие от других людей - людей, чьи воспоминания плывут, как реки от истоков - от полуосознанного родительского присутствия, материнской улыбки, отцовской руки на плече… От любимого старенького плюшевого мишки и первого велосипеда, от детсадовских друзей и вкуса мороженого, через начальную и среднюю школу, пеналы, рогатки и учебники, корявые прописи и таблицу умножения, через дни рождения каждый год, через первую влюблённость и первое самостоятельное решение… Оми лишён всего этого, воля злых богов или Тёмных Тварей сделала его изгоем, странным созданием - воспоминания двухлетнего ребёнка, вид подростка, интеллект выпускника университета. Инстинкты убийцы. Оми вскидывает руку, молниеносное движение, тонкий свист - и в картонной мишени на двери в подсобку торчат четыре дротика. Пальцы больше не дрожат. Оми криво усмехается. Иногда ему достаёт смелости и силы думать с иронией о своей огрызочной жизни, и он представляет, что появился, как феникс, из огненного яйца - взрослым, мудрым и опытным… Даже у Вайсс, потому что как ни крути - у всех - и у Фудзимии, и у Кенкена, даже у безалаберного Кудо - есть воспоминания о прошлой жизни - в которой было хорошо, не страшно, тепло, в которой их любили, в которой любили они. А у Оми нет прошлого, он был рождён два года назад, когда пришёл в себя в подвале дома на улице Цукиёно, прикованный к батарее, от холодной воды, вылитой в лицо агентом Критикер, который его обнаружил. Две недели он провёл в больнице, беспомощный, напуганный, дезориентированный… Его воспоминания напоминали кружева - больше воздуха, чем нитей. Первые дни он ещё ждал кого-то - родных, друзей, кого угодно, кто поможет ему заполнить дыры в памяти, возьмёт за руку, улыбнётся, прогонит страх и одиночество… Из больницы его забрала Мэнкс, она же и объяснила ему, что к чему. Никто не искал его. Никому он не был нужен. Его семья - Критикер. Его дом - «Конэко». А потом видно будет.
…Он убил свою первую мишень через месяц после больницы, а первый успешный хакинг для Персии совершил ещё раньше. Он не хотел быть обузой. Он хотел, чтобы его ценили и добивался этого так, как было принято в мире Критикер и Крашерс.
…Он собирает свой арбалет за семь секунд, и стреляет со скоростью двадцать болтов в минуту. Мозоли на его пальцах - твёрже железа, он давно научился натягивать тетиву голыми руками. Он может попасть в глаз мишени из любого положения, с расстояния до двадцати метров. И еще ни разу не промахнулся. Он нашёл в сети специальные обучающие программы по химии и, если требуется для дела, может приготовить яды, не оставляющие следов, снотворное, мгновенно погружающее мишень в сон, средства, которые любому способны развязать язык без пытки…
…Однажды, когда Фудзимия только появился в «Конэко», Оми услышал, как он спрашивает Мэнкс, тихо и гневно, почему мальчика - его, Оми - используют в команде зачистки. Мэнкс ответила, что так распорядился Персия. «Почему не Критикер?» - спросил Фудзимия. «Приказ Персии,» - ответила Мэнкс, - «это не обсуждается.» Лицо командира после её ухода окаменело ещё больше, и Оми стал замечать, что на миссиях ему теперь почти не выпадает работать непосредственно с мишенями. Фудзимия поручал ему разведку, планирование, нейтрализацию систем наблюдения. Старался уберечь от грязных дел. Оми улыбнулся, настоящей улыбкой, от которой его тёмно-синие глаза вспыхнули теплом. Командир напрасно о нём беспокоился. Оми не нуждался в поблажках. Он сильный и умный. Он нашёл себе место в единственном мире, который принял его, где он был нужен, где ощущал свою полезность…
…Полутёмная комната, размытая фигура, Оми ловит отражение лампы в глазах мишени, вскидывает арбалет, щелчок… Мишень заваливается назад, чёрная дыра рта, болт вошел в глаз до расщепа…
…Залитый солнцем класс, лица мальчишек и девчонок, его одноклассников, блестящие глаза, хихиканье, разноцветные ручки, коллекции наклеек и переводные татушки, улыбки во весь рот. Это у них Оми научился улыбаться так, будто на свете никогда не было и не будет ничего страшнее контрольной по алгебре и опаснее выстрела жеванной бумагой в затылок учителю…
…Охотники Света, пресеките будущее этой Тёмной Твари…
…Глаза Мэнкс, наблюдающие за ним, пристально, злорадно… Приказ Персии…
…Па-а-ап, ну па-а-а-ап, ну пошли…
Оми мотает головой. Это пройдёт, пройдёт! Он не ребёнок. Он справится. Он может надеяться только на себя. Он - Охотник Света. Охотник Света. Охотник. Света.
***
Токио. Разноцветное пятно на карте, квадратики кварталов, зелёные кляксы парков и садов, голубая змейка Сумиду, стальная сеть автомагистралей и железных дорог. Токио привольно раскинулся на берегу залива, городу не было дела до двоих, что приехали из Иокогамы в конце сентября. Токио вплывал в осень, как корабль вплывает в бухту по спокойному морю. Короче становились дни, наполненные переменчивым теплом, и всё чаще небо проливалось дождями, и ветер впивался в лицо внезапными холодными порывами, деревья в парке и на улицах угасали кострами - алыми, жёлтыми; печальный, тревожный запах опадающих листьев - первый предвестник зимы, стоял в хрустальном воздухе. Ран Фудзимия вернулся в маленький цветочный магазин в Старом Токио, и друзья поздравили его с успешной миссией, и потекли будни - наполненные горьким запахом срезанных цветов, и Айей, тоже похожей на срезанный цветок. И ежедневными выматывающими тренировками, и ночными миссиями, и иногда, чувствуя, как Злая Катана полосует плоть, Ран вспоминал слова Шулдиха: «…мы занимаемся одним и тем же, я потрошу мозги, ты… просто потрошишь. Мы оба здорово делаем своё дело, Охотник Света…». Теперь Ран часто бродил по городу просто так, словно какая-то сила гнала его из «Конэко». Каждый свободный час, каждую минуту он старался проводить вдалеке от цветочного магазина. Его парни, его команда вдруг стали казаться чужими, далёкими, как будто он обогнал их на пути, вырвался вперёд, а они отстали. Он шатался по улицам, сидел на скамейках в парке, забредал в храмы, полные гулкой тишиной, приходил к Айе… Он рассказывал ей про Иокогаму, раньше они рассказывали друг другу всё, но легче ему не стало, он больше не мог тешить себя иллюзиями, что Айя слышит его и понимает. Внезапно он оказался один на один с тоской. У его тоски, его жажды, были рыжие волосы и изменчивый нрав, «Шулдих» звалась его тоска, наёмник Такатори, Тёмная Тварь, голубоглазый нелюдь, который целовал его так сладко, и сорвался с места по первому звонку своего босса-американца. Который говорил правильные вещи - «забудь меня, а я забуду тебя, и всё будет прекрасно», но его глаза кричали - «нет, никогда, только попробуй, Фудзимия!..»
Он задержался во вратах храма Котидзэн и смотрел на сплошную стену дождя, стоявшую от небес до земли, и ёжился от порывов ветра, кожа покрылась мурашками, осень подходила к концу, в «Конэко» пахло хризантемами так, что он не мог дышать, не мог ни о чём думать, ни о ком, кроме… Острый укол в плечо заставил Рана подскочить на месте и обернуться. Перед ним, маленькая и важная, стояла госпожа Лю, в стёганной кофте из зелёного атласа и таких же шароварах, её причёску густо унизывали золотые и нефритовые заколки, а серьги в виде цветов из золотой фольги и бирюзовых бусин достигали узеньких плечиков. Зонтик, которым она кольнула Рана, был густо-алого цвета, в тон крошечным башмачкам. Ран сморгнул - нет, ему не показалось, ножки госпожи Лю были сделаны маленькими, ровно семь сантиметров длинной, как и положено отменной красавице.
- Здравствуй, маленький варвар, давно не виделись, - проворковала старушка, показывая острые, белые, совсем не старушечьи зубки. На мгновение Рану стало не по себе. Госпожа Лю, её лавка, её уроки, запах корицы и имбиря казались далёкими детскими воспоминаниями, так много произошло после этого, что он и думать забыл про старую китаянку, словно она была героиней книги сказок - прочитал, а на следующий день уже не помнишь, и пушистый чёрный зверёк… Катана под полой плаща вдруг завибрировала, налилась тяжестью, так, что Ран пошатнулся, прижал её к груди, его прошибло холодным потом, когда он почувствовал, что пуговицы плаща полезли из петель, как заколдованные, ткань словно зажила собственной жизнью, распахнулась и… глаза госпожи Лю вспыхнули, как фонарики, шум дождя оглушал, запах воды…
- И ты здравствуй, сестрица! - старая китаянка отвесила катане поясной поклон. Катана издала высокий, почти неслышный звук, и Ран почувствовал его всем телом, лицо Такамасу-сэнсэя стало перед ним, как живое…
…Повернётся в руке, а лиса-то тю-тю!..
…Будет, кого вспомнить… если доживёшь…
Сандо, дурачок ты, дурачок, думаешь, я тебя забыла?
Как она смотрела, под замахом, глаза, как свечки, мне бы сразу головой подумать - не будет добра от китайской девки, околдует, оплетёт, лиса проклятая, да только…
«Околдовала, оплела», только это от тебя и услышишь!
…Лисица, одно слово! А уж красавица, умница была, весёлая, как праздник, не женщина - радость одна! Как понял, что она нелюдь, так хоть сам помирай!..
Ах, ты!.. Дурррак!!! Глупый, глупый варвар!!!
…В глаза ведь смеялась! Что говорила, ни один мужчина не снесёт! Что любви моей грош цена, что она-то меня любила, хоть и знала, что я убийца, смеялась - ах, герой, лисички испугался!
Ах, а что мне плакать было, в ноги тебе падать?!? Разве не было у меня гордости? Не было любви!?!
…я искал её… искал… ис… кал… всё… прос… тил…на…лей…
…Ран стоял на коленях, в луже воды, на истёртых камнях, а госпожа Лю гладила катану тонкими узловатыми пальчиками и шептала:
- Я ведь тоже простила тебя, Сандо, да только поздно, сделанного не воротишь, разбитого не склеишь, годы смертных утекают, как вода… Я простила тебя, слышишь! - крикнула она, подняв глаза к небу и потрясая крошечным кулачком. Ответа не было, и она посмотрела на Рана, встретившись с нею взглядом, он понурил голову. Сердце словно стиснула невидимая рука. Он схватился за обнажённое лезвие Злой Катаны, и, в кровь разрезая ладонь, приставил остриё к груди.
- Мне нет прощения… - слова давались с трудом, но он заставил себя сказать: - Вы вправе взять мою жизнь…
Кровь с разрезанной руки капала на мокрые камни и расцветала дымчато-алыми розами. Острое лезвие упиралось туда, где билось сердце и дрожало, потом нажим усилился… «Айя» - подумал Ран. И ещё - «Шулдих».
Лезвие упало и глухо звякнуло о камень.
- Я не в обиде на тебя, маленький варвар, - произнёс тонкий старческий голосок, - Ты отпустил его душу…
Ран сжал разрезанную ладонь в кулак и пошатнулся, почувствовал, как его притягивают, прижимают к мягкому атласу на ватной подкладке, золотое шитьё оцарапало щёку, пахло всеми пряностями на свете и немного - мокрой собачьей шерстью. Он не заплакал, нет, но горло перехватило так, что каждый вздох давался с болью, госпожа Лю гладила его по голове его и ворчала:
- Проклятый старый пьяница!.. У самого руки по локоть в крови были, и мальчика научил всяким глупостям! Ну хватит, прекрати… Пойдём-ка домой. Вставай-вставай. Дождь уже заканчивается. Проводишь меня до лавки и всё расскажешь. Про Сандо. Каким он стал. Поднимайся. И сестрицу не забудь. Что же ты, непутёвая, руку мальчику разрезала, а? Молчишь… Стыдно, небось?
…Потом, перевязав ему руку, напоив горячим имбирным чаем и выслушав, старая лиса сказала:
- Оставайся-ка у меня, парень. Куда ты пойдёшь, ночь на дворе, и дождь как из ведра. Вот тебе ключ от комнаты, лестница снаружи, на второй этаж. Только не вздумай топать, я сплю плохо. Платить будешь…тысячу иен в неделю, и помогать мне в лавке.
И Ран, набирая номер «Конэко», с удивлением и облегчением понял, что ничего не имеет против.
***
А Шулдих вернулся из Иокогамы к Брэдфорду Джону Кроуфорду Третьему, личности малоприятной и трудновыносимой, застёгнутой на все пуговицы и полуудушенной галстуком. У такого Брэда и масло во рту не растаяло бы, он стал только боссом - и точка. Будь это пару месяцев назад, Шу не унывал бы, после ночи хорошего секса Кроуфорд обычно смягчался, и с ним снова можно было иметь дело. Но выходка Рут и Салли сильно осложнила Шулдиху жизнь. И, хотя он ни за что не признался бы себе в этом, дождливое серое утро в отеле «Иокогама-Хилтон» - тоже. Это было почти смешно, но Шулдих, новый Шулдих просто не мог влезть в постель к новому Брэду, не хотел, не желал, и, если уж на то пошло, Шу не желал влезать в постель к кому бы то ни было, чёрт побери, кроме…
«Я перебесился. Всё, молодость прошла, баста, финита! - мрачно думал Шулдих, которому шёл двадцать третий год, - Жизнь уже никогда не будет такой весёлой, как раньше…». Они ехали в поместье Такатори на машине Брэда, рыжий телепат охотно уступил Наги переднее сидение, а сам устроился сзади с Фарфарелло, ирландец тихо сидел рядом и листал переплетённую распечатку старинной каллиграфической прописи, закладывая приглянувшиеся места метательными ножами. После резни в церкви он успокоился, закуклился - послушно, эффективно, но без излишнего рвения, делал свою часть работы на заданиях, много спал и рисовал, даже не смотрел любимый канал криминальных новостей. Брэд был доволен, но Шулдих знал - это просто затишье перед новым взрывом, он понимал бредовую логику Одноглазки, он отчасти был творцом фабулы этого бреда, и мог угадать, что будет дальше. Фарфарелло отправил послание Богу и ждёт ответа. Но если ответа не будет слишком долго… Что ж, в лучшем случае он отправит ещё одно, более заметное, а в худшем… Шулдих поёжился. Возможно, Фарф станет неконтролируемым и его придётся убить. Возможно, гуманнее было бы убить его прямо сейчас, когда все его мысли заняты ожиданием ответа с небес, когда он счастлив, насколько это можно назвать счастьем…
Шулдих всё ворочал и пережевывал свои тоскливые мысли, пока они шли по парку поместья, по дому - просторному, богатому, обставленному в национальном стиле, они устроились в приёмной, где, слава Богу, были столик, кресла и диван. Брэд прошёл в кабинет к Такатори Рейдзи, Наоэ тут же пристроился к ноуту, Фарфарелло уткнулся в свою пропись, а Шулдиху, измученному скукой, раздражением и непрофильной мыслительной деятельностью, почти удалось задремать в кресле, как вдруг дверь отъехала и стукнулась о стену с оглушительным треском. Пятеро ворвались в приёмную и устремились к двери в кабинет Рейдзи Такатори. Шварц отреагировали мгновенно. Шулдих крикнул: «Щит!», предупреждая своих, и послал вокруг волну ослепляющей головной боли, пистолет он, чёрт побери, оставил дома. Раздались стоны, что-то большое, массивное пронеслось мимо и врезалось в столик, разбивая его в щепки, рычание Фарфарелло, дикий тонкий визг, грохот, крик, на мгновение приёмная стала адом, а потом опять всё стихло. Шулдих огляделся. Наги удерживал неподвижно красивую молодую женщину с короткой каштановой стрижкой, она всё пыталась вырваться и перебирала ногами в воздухе, ещё одна девушка - светловолосая шикарная красотка, покачиваясь, стояла на коленях и сжимала виски, совсем молоденькая девчонка, плача, поднималась с пола, короткая юбочка задралась, открывая широкую полоску кружев на красных чулках, в углу Фарфарелло сдирал блузку с четвёртой женщины, её голова бессильно моталась, в груди торчало два стилета, блузка порвалась - под ней оказался бронежилет… Ещё стон, низкий, мужской, и Шулдих закатывает глаза и падает в кресло в приступе безмолвного хохота - у стены корчился Масафуми Такатори, сынок их нанимателя, щупая затылок. В дверях стоял любящий папаша и смотрел на него с плохо скрытым удовольствием, позади возвышался Брэд, судя по виду, весьма довольный оперативными действиями своей команды.
- Фарфарелло, отпусти её, это… э-э-э… свои, - насмешливо произнёс он. - Наоэ!
Каштанововолосая, отпущенная послушным Наоэ, с размаху грохнулась на колени, тут же вскочила, но с места не двинулась, наученная горьким опытом. Фарфарелло, недовольно ворча, оставил свою жертву, выдернув оба стилета одним безжалостным движением, девушка в бронежилете дёрнулась, но смолчала.
- Ты натравливаешь на меня своих… псов? - прорычал Масафуми отцу.
- Мои служащие лишь выполняли свои обязанности, - невозмутимо ответил Рейдзи разъярённому сыну, - Я тобой доволен, Кроуфорд, и твоей командой тоже.
- Они могли убить меня!
- Но не убили же. В следующий раз не будешь врываться ко мне, как в бордель, со своими бесполезными сучками.
Шулдих увидел, как розовая краска медленно залила лицо и шею каштанововолосой женщины, хорошенькая блондинка с ненавистью смотрела прямо на него, и телепат с улыбкой ей подмигнул.
- …Я даю тебе достаточно, что бы ты мог нанять кого-нибудь получше, а ты разбазариваешь мои деньги на дурацкие опыты, на тупых девок…
- …Достаточно? - заорал Масафуми, - и это ты называешь достаточно? Да я…
- Ты! Ты! Мне надоело твоё непослушание и жадность, Масафуми! Надоели твои выходки! Имей в виду, сейчас я выхожу в большую политику, семья окажется на виду, и если ты не будешь вести себя достойно имени Такатори…
- То что? Что ты сделаешь? Я - твой единственный наследник! Единственный наследник семьи! - заорал взбешённый Масафуми.
- Нет, - злорадно улыбаясь, произнёс Рейдзи Такатори. Масафуми перекосило.
- Что ты хочешь сказать? - прошипел он.
- Только то, что у тебя был брат, любимый брат, Мамору…
- Он мёртв!
- Это ты так думаешь, сынок!..
- Ах ты… - заорал Масафуми, вскакивая на ноги, Брэд уже выступил вперёд, готовясь перехватить, если он вздумает напасть на отца, но тут младшая девушка, сидевшая на полу с задранной юбкой, оглянулась и пронзительно крикнула:
- Папочка, папочка, он сломал мой зонтик, - и расплакалась, так горько, как плачут только маленькие дети. Такатори Масафуми осёкся и сказал, уже тише, совладав с собой:
- Не переживай, сладенькая, папочка купит тебе новый зонтик, - он не сводил с отца злобного взгляда.
- А я хочу это-о-от!.. - ревела девчонка и колотила пятками по полу. Шулдих замер, сканируя её, сканируя всех в комнате, сканируя расклад. А Наоэ опустился перед плачущей девушкой на колени и сказал:
- Ну не плачь. Хочешь, я его починю? Тебя как зовут?
Девушка замолчала, уставилась на него полными слёз голубыми глазами и ответила:
- Т-тот…
***
- Шу, она что, недоразвитая?
…
- Шу!
- Нет, чибик, это грубое перепрограммирование, чертовски грубое и неудачное, я бы сказал.
- Ты хочешь сказать, что Масафуми связался с Эсцет за спиной отца?
- Нет, Брэд, наши никогда бы так не напортачили. Это какой-то умелец из местных… Масафуми всё крутился рядом, когда парни из Розенкранц монтировали лаборатории…
- Ты думаешь…
- Та девица, Ной, да? - которую зажимал Фарф - она такая же. Пустышка. Полустёртая кассета - два года памяти, не больше.
- Она дралась достойно.
- Да, Одноглазка, потому что у неё только одна извилина, и там сплошное кун-фу!
- Не оскорбляй её! Оскорбляй Бога, который это сделал!
- Да не Бог это сделал, а Масафуми… Убери нож! Ах ты… Голова давно не болела?!?
- Не оскорбляй её!
- Прекратите, вы оба! Что ты узнал, Шулдих?
- Прекрати, Фарф, ясно?
- Шулдих.
- Понял-понял. Имеем команду Шрайнт… Вот затейник Маса, ну и названьице! - Шу хихикнул, - Две банальных тёртых профессионалки - Хелл и Шоэн. Профессионалки - не в смысле шлюхи, а в смысле…
- Я понял, Шулдих, к делу!
- Блин, ненавижу драчливых баб, либе! Как вспомню нашу Сильвию Лин, так просто… О`кей, Брэд! Дальше значит. Крошка Тот - хорошо сделанная пустышка, на вид лет шестнадцать, но память подтёрта полностью, мозги как у трёхлетнего ребёнка, Катрин и та была поумнее, ей-Богу! Зонтик у неё набит железом, я про такое слышал, но думал, что бывает только в кино!..
- Дальше, Шулдих.
- С тобой сегодня трудно, либе! Ной сделали раньше, хуже… я бы сказал, сделали без души и грязно. Обрывки прошлого есть, но почти нечитаемы, хотя эмоциональный заряд на них - ого-го, она Масе ещё покажет…
- Меня мало интересуют подробности перепрограммирования, Шулдих. Ты нашёл что-нибудь по-настоящему интересное, или нет?
- Помимо того, что Маса ненавидит папочку и на всё готов, чтобы занять его место?
- Да.
- Тогда, если хочешь, немного группового секса - Хелл влюблена в Масафуми, он пудрит ей мозги и подтрахивает малышку Тот - слушай, гадость, а? Всё равно что с ребёнком!.. Ной и Шоэн согревают друг друга холодными ночами... Вот и всё!
- Что они говорили о втором наследнике Такатори?
- Рейдзи готов на всё, чтобы приструнить сына. Я уловил что-то про детективное агентство, поиски… Похоже, он нашёл похищенного сынка… или кого-то подходящего на его роль.
- Мне нужна полная информация.
- Тогда сделай так, чтобы я мог находиться в поместье… дней пять или неделю… Пропавший сынок - не приоритет для Рейдзи, он о нём думает так, между прочим. А глубокое сканирование… Он слишком часто вожжается с нашими, они могут почуять следы и выдать меня.
- Хорошо. Ты получишь эту неделю.
Шулдих отпустил руку Брэда, разрывая контакт, ему очень хотелось сказать напоследок что-нибудь язвительное, но, как назло, в голову ничего не приходило. Помолчали. Потом Наоэ спросил вслух - потому что до этого они говорили молча:
- Шу, а она… согласна?
- Кто, чибик?
- Маленькая… Тот?
- Трёхлетние дети, либе, не имеют понятия - что хорошо, а что плохо, на что можно соглашаться, а на что нельзя. Поскольку Масафуми обращается с ней хорошо… и в постели тоже, она не возражает и любит его почти так же сильно, как свой зонтик.
…
- Эй, чиби-и-ик!
…
- Ты в последнее время просто ужасно сентиментальный! Тебе что, самому эта глупышка понравилась?
- Нет, но…
- Да брось, чибик, это не самое ужасное, что может случиться с девчонкой шестнадцати лет, я тебя уверяю! - помолчав, рассеянно, - Она же не в коме лежит, честное слово!..
Визг тормозов, всех четверых Шварц бросает вперёд.
- Эй, Брэд, либе, ты что, рехнулся, следи за дорогой! - кричит Шулдих возмущённо.
***
- Оми… О-оми-и-и, просни-и-ись! - и толчок в спину после громкого шёпота. Оми Цукиёно разлепил веки, голова была тяжелой, как свинец, неяркое осеннее солнце било в глаза. Он в школе, хвала Будде, уж это он сообразил сразу, неплохо, если учесть, что не так давно каждое пробуждение начиналось со вспышки страха - а вдруг он опять всё забыл, всё, что накапливал в памяти изо дня в день после подвала! «Наработанную базу данных,» - подумал он с привычной иронией, незаметно потянулся, расправляя ноющие плечи, ночью ему пришлось много стрелять, из очень неудобной позиции, очередная миссия, поэтому, собственно, он и заснул на уроке… Чёрт, если бы ещё вспомнить - на каком? Секунду он раздумывал, а не спросить ли об этом глупышку сзади, ту, которая разбудила его, но потом решил - нет, иначе на перемене он от неё не отобьётся. Оми Цукиёно не страдал излишней скромностью и сознавал, что копна светлых волос, правильные черты лица и ладная фигура обеспечивали ему докучливое и назойливое обожание одноклассниц, поэтому намеренно держался особняком - малейший намёк на интерес с его стороны вызывал у дурочек совершенно неадекватную реакцию. А ему светиться не надо, кому угодно, только не ему, он просто не выдержит чужого любопытства. Он отлично представлял, насколько неадёкватно выглядит его жизнь с точки зрения нормальных людей, и если последние два года, проведенные в «Конэко», ещё можно было как-то объяснить, то что ему делать с расспросами о детстве, о школе, где он учился раньше… А он учился, факт, и учился неплохо, слишком много школьных знаний болталось у него в голове, слишком легко ему было выполнять домашние задания и отвечать на уроках. Может, его растили в питомнике для юных гениев, как в кино, которое они с Кеном смотрели позавчера по телику? Там ещё был парень, который взглядом заставлял предметы двигаться и…
…- Цукиёно, Вы как будто не с нами? - раздался голос учителя, - Пройдите к доске и расскажите, что Вам известно об экономических аспектах реформы Мэйдзи?
Оми встаёт из-за парты и идёт к доске, он сильно вытянулся в последнее время, но не стал неуклюжим, как другие подростки, напротив, в движениях его длинного тренированного тела проскальзывает опасная породистая элегантность. Красивые капризные губы отвердели в едва заметной ироничной усмешке. Он знает всё об экономических реформах эры Мэйдзи, хотя ни разу не открывал учебник. Это знание пришло к нему из забытой прошлой жизни, как и многое другое, и он охотно воспользуется им, практичный, хладнокровный юный убийца с условным именем Оми Цукиёно.
После уроков Оми, отклонив полдюжины приглашений от одноклассниц разной степени хитрости, от ненавязчивого «помоги мне с заданием по истории!» («Очень жаль, Саяко, но я должен помочь брату в магазине!») и до прямого «Послушай, Оми, ты смотрел этот новый американский фильм про Бэтмэна?» («Да, смотрел - ничего особенного, Ока-чан»), с сожалением отказавшись от предложения ребят поиграть в футбол («Чёртов цветочный магазин, сам понимаешь!»), отправился домой, в этот самый цветочный магазин, не торопясь, помахивая сумкой с книжками. Теперь он любил возвращаться туда - к запаху цветов, к насмешкам павлина Кудо, спокойному добродушию Кена и немногословным указаниям Фудзимии. К подвалу, набитому оружием и оборудованием, к любимому компу и нелюбимому прореживанию рассады. Это было очень похоже на дом, во всяком случае, это был единственный дом, который знал Оми. Он шёл по людным улочкам Старого Токио и прикидывал, что лучше купить к ужину - суши и варенного риса навынос, или тряхнуть стариной и отовариться в Макдоналдсе - он был сегодня дежурным по кухне, а готовить ненавидел… Навстречу ему шла красивая девушка в обтягивающих брючках - светловолосая и белокожая полукровка, как и он сам. Оми присвистнул, совсем как Кудо, и уставился на красотку. Она в ответ улыбнулась, подошла ближе… Оми почувствовал, как его что-то кольнуло в руку… и больше не чувствовал ничего.
Кен забеспокоился раньше всех, когда в семь часов выгонял из магазина последних девчонок, купивших вскладчину жалкий горшочек фиалок, и закрывал белые стальные жалюзи.
- Малёк что-то опаздывает, - сказал он Ёджи, который курил и смотрел скачки по телику на кухне, пользуясь тем, что Фудзимия возился в подсобке с заготовками для бонсай.
- Подожди, к ужину объявится, - рассеянно сказал плейбой, не отрываясь от экрана, - приволочёт какой-нибудь гнусный фастфуд, а от него, между прочим, поднимается холестерин!
- А никотин, между прочим, тоже портит сосуды! - наставительно сказал Кен.
- А не пойти ли тебе, футболист?.. - мирно отозвался Ёджи.
Но когда Оми не объявился и к ужину, то даже пофигист Кудо забил тревогу.
- Чёрт, Айя, он же у нас дисциплинированный до жути, он позвонил бы, если бы с девчонкой пошёл в кино, или что! - они втроём сидели за монитором главного компьютера в подвале, отслеживая радиомаячок в мобильнике Оми. Сканирующая система медленно перебирала Токио, квартал за кварталом - и ничего. Кен переминался с ноги на ногу в тревоге, Ёджи курил сигарету за сигаретой, как заведённый, и Ран не делал ему замечания. Лицо лидера Вайсс словно закаменело больше обычного, зелёные блики от монитора скользили по нему, как по белому камню. И когда напряжение стало невыносимым, раздался сигнал.
- Он здесь! - Кен ткнул пальцем в край радиуса действия.
- Не лапай монитор, Хидака! - Ёджи стукнул его по руке, - Айя, что он делает за городом? Ёсида, это же чертовски далеко… Айя?..
Фудзимия стал, как мёртвый, только дрожало веко, он смог ответить после паузы, с трудом справившись с собой:
- В Ёсида поместье семьи Такатори. Едем!