Автор: Aurenga
Фандом: Weiss kreuz
Рейтинг: NC-17
Жанр: slash, AU, OOC
Пайринги: множественные. Основной - Кроуфорд/Фуджимия.
Примечание автора: Время условное, пост-Капитель
Отказ от прав: Персонажи фика принадлежат их создателям. Автор фика не извлекает материальной выгоды от их использования. Размещение фика на других ресурсах - с согласия автора. Ссылки на фик – приветствуются.
Отзывы: сюда
Закрывая дверь, немец помотал головой, пытаясь вытряхнуть из нее чужие чувства. Единственное чувство. Кроуфордов боевой клич "мое!", восхитительный в своей свирепости. Если Брэдли давал волю какому-нибудь инстинкту, то это был инстинкт собственника. Вот только чужая слабость обычно вызывала у него отвращение, а вовсе не желание защитить. У Шульдиха она вызывала желание побольнее ударить, и оттого у них с Брэдли получался мир и согласие.
Кроуфорда было трудно читать. Всегда, даже когда он не закрывался. Он мыслил логически, а читать сложные логические конструкции - высший пилотаж. Тяжело и муторно, вдобавок даже обычный человек способен закрыться, а у многих это получается инстинктивно. Но эмоциональный фон, - то, что способен уловить самый слабый телепат, порой и не телепат вовсе, - скрыть от Шульдиха невозможно. Брэд никогда и не скрывал.
Другое дело, что большую часть времени у него вообще не было эмоционального фона.
Человеческие чувства похожи на цветы. Венчики у них яркие и сладкие от нектара, но кроме них есть еще листья и стебель, и корешок, уходящий вниз, во тьму. Корешок частенько бывает склизок и плохо пахнет, но серьезная работа идет именно с ним… зануда Кроуфорд готов был терпеть шульдиховские эскапады, даже не замечая, что его банально дразнят, но непрофессионала рядом с собой он бы не потерпел. И Шульдих хорошо знал, как плохо у Брэда с чувствами. До жути узкий диапазон. Кроуфорд видел людей насквозь не потому, что мог сопереживать им, а потому что был дьявольски умен. Он умел быть мягким, обаятельным, даже ласковым, но медовые венчики на его цветах распускались невыносимо редко.
И вот - такое. Первобытное. Нет, ничего нового Шульдих для себя не открыл, Брэдли думал так обо всех Шварц - изредка. Когда того требовала ситуация. И никогда - с такой яростью. В мозгу у него маячило - чуть глубже сознания, но все же достаточно близко, чтобы оформляться в слова: "Если станет необходимо, я убью его сам. Замучаю и убью. Но никому не отдам".
- Вот это да, - пробормотал немец и захихикал. - Кажется, я ревную. Кто бы мог подумать…
Кудо не вернулся. Ни к вечеру, ни к утру, ни к вечеру следующего дня. Айя очень долго приходил в себя, лежа на непривычно широкой кровати в одной из гостевых спален, и узнал о случившемся уже тогда, когда все выяснилось и потребность в догадках отпала.
Шульдих бегал по холлу и вопил, что он так не может и все бросит, черт его побери, и сваливает отсюда один, и если Брэдли свихнулся, то он еще не свихнулся. Кроуфорд с отрешенным видом восседал в кресле. Фарфарелло смеялся, крутя головой туда-сюда, - отслеживал метания немца.
"В чем дело?" - спросил Айя у Кена, который устроился на нижних ступеньках лестницы и потому оказался ближе всего.
"Йоджи у них, - Хидака моргнул, привалился спиной к стене. - Ты в порядке?"
"Да", - автоматически ответил Айя, хотя в голове все еще стоял туман и думать связно получалось с трудом. Он ничего не помнил из случившегося; если что-то вообще случалось… После того, как ушла рыжая собака, он очутился на собственной кровати, одетый и укрытый пледом. Впору было бы все счесть сном. - "А что… с этим?" - он подбородком указал туда, где секунду назад был Шульдих.
"Посмотри на улицу, - сказал Кен. - Только не показывайся".
Абиссинец прошел через холл к окну, отодвинул планку жалюзи. Перед воротами виллы, смущенно улыбаясь, стояла девочка в светлом платье. Прижимала к груди большую книгу в яркой обложке - на обложке порхали райские птицы. "Это Нодзоми, - сказал Айя. - Я видел ее у Института".
"Нет там никакой Нодзоми, - у Шульдиха уже не оставалось сил язвить. - Там вообще нет человека!"
"Что?"
"Это полная аватара. Ретранслятор, - ответил Кроуфорд. - Глаза Мацумото. Ее личность уничтожена".
"И не надо на меня так смотреть! - взвизгнул Шульдих, хотя Айя на него не смотрел. - Я так не умею, меня так даже не учили!"
Американец казался совершенно безмятежным. Он, почти улыбаясь, оглядывал Айю - вновь, как тогда у дома Шидаре, приценивающимся, изучающим, ласковым взглядом, и это было точно ведро колотого льда, высыпанное за шиворот. Мысли стали чисты и ясны, в груди заворочалась злость. Айя привык терпеть то, что им любуются, но никто никогда не делал этого так по-хозяйски.
"Что с Балинезом?" - прямо спросил Абиссинец, глядя в спокойные ореховые глаза.
"Спроси лучше, что с тобой, - посоветовал пророк, иронически щурясь. - Ты помнишь, как возвращался сюда из Института?"
Айя некоторое время молчал. Он пытался вспомнить, но вместо чего угодно, связанного с заданием, вспоминалась собака. Большая собака, похожая на золотого ретривера, но массивная, точно ньюфаундленд. "Ну-ну", - вполголоса резюмировал Шульдих; Айя понял, что у него только что покопались в голове, но это на удивление мало его взволновало.
"Я провалил миссию?"
"Вот и Балинез тоже, - совершенно спокойно ответил Кроуфорд. - К счастью, он немного знал".
"Знал?" - тихо уточнил Айя. Пусть Кудо был ему безразличен, даже неприятен, но сейчас Йоджи не существовало, был Балинез, второй из Вайсс, и была фраза, некогда оброненная Кроуфордом - о том, что смерть одного из них станет для пророка личной неудачей.
"Не беспокойся. Он жив. Пока".
"Пока?!"
"Я сказал - не беспокойся".
Айя едва не зашипел в ответ. Обычно он лучше владел собой, но то ли странное состояние, в котором он находился, то ли насмешливость американца - казалось, тот радовался неудачам Вайсс даже теперь, когда они работали на него, - толкнули Абиссинца на постыдно непродуманный шаг.
"Оми, - сквозь зубы сказал он, - ты знаешь, где Кудо?"
"Да, но…"
"Оми, Кен, вставайте. У нас миссия".
"Айя, мы не можем", - растерянно и изумленно проговорил Цукиено.
"Потому что Кроуфорд запретил?"
"Потому что это самоубийство", - ответил пророк.
"Значит, ты неудачник? - вполголоса спросил Айя, резко обернувшись к нему. Кроуфорд улыбался, прямо-таки сиял. Взгляд его был уже не приценивающимся - восхищенным. - Приятно узнать. Я возьму остальных и пойду за Балинезом".
"Боюсь, что они тебя не послушают".
"Я пойду один".
"Не стоит. Я уже видел, как ты работаешь в одиночку".
Айя дернулся, словно от пощечины. Замечание отрезвило, и он бы, пожалуй, совладал с так некстати вырвавшимися из-под контроля эмоциями, надевая обычную непроницаемую маску, если бы не Шульдих.
Шульдих рассмеялся, подмигивая обоими глазами, и не смог отказать себе в удовольствии добить: осчастливил Фуджимию парой дивных картин из недавнего прошлого - как Кроуфорд вносит Айю на руках… как Айя лежит на плече у немца, соблазнительно приоткрыв губы... Айя потерял дар речи и, кажется, не поверил.
"Я же не сказал, что все это так оставлю", - укоризненно проговорил Кроуфорд.
Абиссинец уже не возражал, когда новоприобретенный полицией Токио консультант доводил до их сведения, что сейчас все попытки извлечь Балинеза из лап Светлого Учения обречены на провал и повлекут за собой весьма мрачные последствия. Ему стало почти все равно, еще более все равно, чем Кену, который сидел, привалившись к стене и смотрел прямо перед собой больными глазами.
Картина, занимавшая мысли Айи, безусловно, была изощренной насмешкой Шульдиха. Никак иначе. Потому что бесчувственное тело провалившего задание оперативника несут, небрежно перекинув через плечо. А не в объятиях, как ребенка.
Теперь Абиссинец стоял, облокотившись на машину Кроуфорда, и, запрокинув голову, обозревал здание. Они подъехали к служебному входу. Обшарпанный, неопрятно выглядящий дворик освещала единственная вывеска над дверью; стены глушили грохот электронной музыки, но он сотрясал их, упруго врезался в лицо, как сильный ветер. Огромное, хотя не слишком высокое здание вмещало в себя казино, ресторан, дискотеку: казалось странным, что заведение принадлежит благочестивым последователям Светлого Учения, но это было так. Разумеется, через подставных лиц.
В гигантских подвалах, оборудованных превосходной звукоизоляцией, располагался второй, теневой развлекательный центр. Шоу в нем предназначалось для людей с крепкими нервами и крепким желудком; в самом шоу не было преступления, пока оно оставалось игровым, - но иногда переходило в реальный формат и заканчивалось для актеров мусоросжигательной печью. Покойный Шидаре когда-то по совместительству был здесь режиссером-постановщиком. В узких кругах заведение пользовалось прекрасной репутацией.
Аналитики предполагали, что именно здесь находится одно из резервных хранилищ боевой химии. Ошиблись ли они, пока оставалось неизвестным.
Кудо ошибся.
Айя подумал, что Балинеза на это задание соблазнило не знакомое лицо на фото, а грандиозный развлекательный центр, в котором он был не прочь пошуровать с любой целью.
Глупо и отвратительно.
Что же, он провел там почти трое суток. Должно быть, всем наелся досыта.
На вывеске латиницей, тонким вьющимся шрифтом светилось название комплекса. "Mahasukha".
- Это санскрит, - сказал Кроуфорд, захлопывая дверь. - Великое блаженство. Символично, не находишь?
Айя неопределенно хмыкнул.
- Куда?
- Вниз, - с ноткой неудовольствия ответил американец. - Есть только два пути - два лифта, служебный и парадный.
- Веселенькое дело, - пробормотал Сибирский, косясь на ко всему равнодушного Наги. - А если их отключат?
- Не отключат, - уверенно ответил телекинетик.
Полночь минула, новые сутки отсчитали уже тридцать минут; на улице перед фасадом здания было светло как днем, там кипела жизнь, или, возможно, то, что многие считали ею. Люди пытались развлечь себя.
Свет вывески выхватывал из мрака бледный профиль Фуджимии. Его темный плащ наконец-то начал выполнять свою маскировочную функцию. Кроуфорд думал о монголоидной расе: отдельные ее представители бывают удивительно хороши собой. Уголки губ Айи, вечно никнущие, придавали его лицу странное выражение, смесь надменности и бессилия.
Сейчас в двери казино входил, в сопровождении двух бодигардов, пожилой мужчина. Хозяин заведения и желал бы выйти ему навстречу с приветствием, но этого гостя нельзя было компрометировать слишком теплым приемом. Немолодой политик рассчитывал посидеть в общем зале, подойти к рулетке, а потом толкнуть небольшую дверь возле бара, узкий коридор за которой вел к парадному лифту.
Когда представление начнется, все внимание охраны сосредоточится на охране зала с хозяином и гостем, а ворваться в ложу с тревогой будет равносильно самоубийству.
Предстояло войти и выйти; при наиболее благоприятном варианте развития событий - даже не оставить после себя трупов. Тем не менее, Шульдих наотрез отказался участвовать. Чтобы это предвидеть, не требовалось обладать Даром, и Брэд только кивнул. В сущности, решить эту задачу он мог и в одиночку, присутствие Наоэ поднимало вероятность положительного исхода до стопроцентной. Хидака сидел в машине исключительно по причине того, что обозленный Шульдих мог снова с ним поиграть на свой лад, а два маньяка в доме - это слишком.
Айя был здесь только зрителем, хотя вряд ли понимал это. Кроуфорд хорошо помнил, что не давал никаких обещаний, только обмолвился о "неудаче", но все же принял версию Абиссинца: он находил это ходом неоригинальным, но верным. Фуджимии предстояло убедиться в том, в чем ему очень не хотелось убеждаться.
Кроме того, самолично тащить наверх шалого от наркотика Кудо Брэд точно не собирался.
Двери металлического лифта открывались в маленькую прихожую. Рядом пролегал широкий пустой коридор. Музыка верхнего шоу доносилась сюда едва ощутимой вибрацией; по коридору волнами струилась медленная чувственная мелодия. Источник звука, несомненно, располагался в зале. Вход туда был виден, слева, отгороженный несколькими дверями из прозрачного стекла, которое украшали каллиграфически выполненные кандзи. В нижнем шоу задействовали не так много обслуги, потому что каждый мог стать нежелательным свидетелем. Помещения опустели.
Вправо коридор уходил намного дальше. Несколько раз пришлось повернуть, в стороны уходили мрачные ответвления с рядами невыразительных дверей. Лампы ровно гудели. На какое-то время из звуков остался лишь этот гул и шорох шагов.
Абиссинец внезапно с кристаллической ясностью осознал, что он на миссии - на миссии вместе с двумя Шварц. От них не исходило опасности; ощущение с трудом поддавалось анализу, но в любом случае было неприятным.
Наверху, у входа, стойка дежурного пустовала. Айя наметанным взглядом оглядел углы потолка. Камер не было. На миссии Вайсс он бы заподозрил ловушку, но присутствие Кроуфорда вселяло какую-то неприятную уверенность. Пророк знал, что делает.
- Люди инициативны, - с усмешкой сообщил он, - не в воздух и не тенеподобному Наги, - Айе. - Не далее как вчера полиция затеяла собственную операцию. Внезапный обыск. Камеры вывели из строя, и их еще не успели заменить. Разумеется, ничего не нашли.
Абиссинец не ответил. Не хотелось ни слушать, ни верить. Поняв, что его игнорируют, американец умолк, но злиться и не подумал.
Чутье подсказало, что впереди кто-то есть - призрак звука, тень движения за добрую сотню шагов и несколько поворотов коридора. Айя рефлекторно потянулся к мечу и стиснул зубы, вспомнив, что оставил катану. Он не слишком хорошо стрелял, и пистолет не вселял в него той уверенности, что давала она.
- Однако, - вполголоса заметил Кроуфорд, останавливаясь. - Похоже, они собирались употребить Кудо для шоу. Невысоко же вас ценят.
- Ты ценишь выше? - почти ядовито парировал Айя.
Американец улыбнулся ему. Не получалось отвести лицо и проигнорировать этот взгляд, уже почти привычный своей ласковостью. Кроуфорд смеялся над ним - одними глазами, беззлобно и весело.
Когда это закончилось, Айя неслышно перевел дух.
- Я же здесь, - пожал плечами пророк и кивнул в сторону одной из дверей. - Наги, замки - по твоей части.
Наоэ шагнул ближе, накрыл замочную скважину ладонью. Едва уловимо щелкнул металл, и тяжелая дверь отворилась.
Фуджимия ступил в бетонную коробку, без окон, два на два метра. Напротив двери стояла узкая армейская койка. На койке лежал Йоджи и с довольным видом смотрел прямо перед собой - в потолок. Айя некоторое время созерцал его расслабленную улыбку. Потом коротко замахнулся и ударил Йоджи по лицу, поджав пальцы, костяшками.
- Э… - укоризненно сказал Йоджи через некоторое время.
Легкое презрение в глазах Наги относилось к обоим, и Брэд его хорошо понимал.
Айя обернулся.
Двое Шварц, старший и младший, ждали. Кроуфорд, в матово-сером костюме, со своим обычным непроницаемым, предельно официальным видом, казался отлитым из металла.
Человек мира стали.
- Разобрался? - спокойно спросил пророк. - Выйти будет несколько сложнее.
- Ты знал, что это случится?
- Нет.
Абиссинец не счел разумным верить. Закаменев лицом еще больше обычного, он поставил Йоджи на ноги - вопреки ожиданиям, тот смог удержаться в вертикальном положении, хоть и с заметным трудом. Айя перекинул его руку себе через шею и, не глядя по сторонам, зашагал обратно.
Он был слишком зол: на идиота Йоджи, так бездарно попавшегося и так унижавшего Вайсс… его лично перед Кроуфордом, на себя, что не может придумать хлесткой реплики, не может даже одарить шварцевского пророка достаточно презрительным взглядом - тот в любом случае снова будет смеяться, а сейчас это стало особенно мучительно. До директивы Критикер Айя надеялся быть на шаг впереди его, после - быть вровень, но уже с неумолимой ясностью понимал, насколько эти желания наивны. Оба.
Раз так, следует быть в стороне, решил он. Наблюдать. Намекая, что промахи замечены, цели понятны, насмешки уходят в пустоту.
Йоджи явно понравилась поза, в которой он оказался: плейбой уткнулся Айе носом в шею и начал со вкусом его обнюхивать. Абиссинец так дернул плечом, что пустил ему юшку. Под кайфом Кудо этого даже не ощутил.
Кроуфорд, шедший впереди, развернулся; Айя не уловил этого движения, резкого по-боевому.
Обоих Белых сгребли в охапку и толкнули в боковой коридор.
- Тихо, - одними губами сказал американец.
Наоэ успел расслабленно опереться о стену.
Служитель, высокий и тощий, с изрытым угрями лицом, помогает идти молодой девушке; вернее, тащит ее на себе. Босые ноги изредка еще переступают, свидетельством того, что девушка жива и в сознании, но голова ее болтается на груди, как у сломанной куклы. Школьная форма на груди разорвана, маленькие соски показываются невинно и жалобно, на белой коже темнеет след укуса.
У нее две косы. Две толстые черные косички и челка.
Служитель вздыхает. Ему не нравится его работа, но платят хорошо, очень хорошо, и кроме того, он боится увольняться. Отсюда не отпускают легко.
Впереди показываются охранники, трое. Один из них - добрый знакомец, не раз вместе сиживали в пивной, заливая дрянные воспоминания этих подвалов. Служитель встречается с ним глазами, кряхтит, - девица тяжеленька, так-то и голоса не подашь знакомому человеку…
Актриса в изодранной школьной форме, повисшая на плече служителя, поднимает голову. У нее цветные контактные линзы. Цвета морской волны.
Брэд успел поймать Айю за руку выше запястья и рвануть на себя.
В замедленном времени, оставляя за собой нагретый, рассеченный воздух, от одного конца коридора к другому проплыли три пули. Двум из них Фатум сулил бесславно рассеять несомое пламя, оставив лишь выбоины на оштукатуренных стенах. Третьей была предопределена самая блистательная, самая завидная для пули судьба - увеличить количество смерти в мире.
Пуле солгали.
Ей дали вкусить крови, но лелеемое зерно смерти так и не проросло, не распустилось огненно-бледным цветком.
Пробив плоть навылет, пуля утратила стремление к цели, прошла еще немного и легла на бетон.
Айя захлебнулся воздухом и на мгновение ослеп. Кроуфорд отшвырнул его за себя с такой силой, что впечатал затылком в стену. Оседая на пол, сквозь густеющую мглу Фуджимия смотрел, как американец стреляет: спокойно, почти не целясь, скупыми и стремительными движениями - откидывает голову, пережидая чужой выстрел, снова ныряет в опасную зону, чтобы снять еще одного…
Пять раз.
- Идиот, - бросил пророк, пряча револьвер. - Я точно знаю, что от вас будет польза. Но пока что проблем больше. Идем!
- Она…
- Ей много больше двадцати. И она наверняка не первый раз попала на дикого клиента.
- Я…
- Поднимайся.
Айя вынужден был принять протянутую ему руку. Он не слышал, что Кроуфорд говорит Наоэ; все силы уходили на последнее - сохранить лицо и не сползти к ногам главы Шварц.
- Наги, запри дверь, - распорядился Брэд, почти швыряя Айю в продавленное кресло.
Тот резко втянул воздух сквозь зубы: боль обожгла. Потолок колебался, голая лампочка на толстом крученом проводе делала по орбите полный эллипс, точно комета. "Сотрясение мозга", - отстраненно поставил диагноз Фуджимия, но от попытки просчитать время возвращения в норму начало так жестоко мутить, что боль показалась желанной.
Комната напоминала пункт раздачи на армейском складе. Американский военный инвентарь усиливал ощущение. На зеленом металлическом столе стояла полная пепельница, хлипкие картотечные шкафы занимали простенки. В дальнем углу, крашеная в цвет стен, молчала простая деревянная дверь, и из-за нее почти неощутимо тянуло холодом.
Кудо, передвигаясь, как марионетка в руках не очень искусного кукловода, врезался в выступ стены и мешковато осел.
- Выстрелы наверняка услышали, - проговорил телекинетик, переводя дух. Поглядел на стол, примериваясь, не взобраться ли на него посидеть, но тот казался слишком высоким. - И выходы теперь перекрыты, Брэд.
- Нет. Только служебный. Мы пойдем к парадному.
- С эти… - Наги умолк, чуть покривившись, и более деликатно продолжил, - все вместе?
- Да.
- И нас выпустят?
- Выпустят. - Кроуфорд посмотрел на встревоженного Наги и смягчился. - Во время нижнего шоу новым гостям часто становится плохо, и они уходят. Ты в порядке? Я смогу на тебя рассчитывать?
- Да, Брэд, - тот чуть улыбнулся.
Фуджимия откинулся на засаленный подголовник, прикрыл глаза и, сражаясь с тошнотой, начал сосредоточенно уменьшать радиус орбиты, по которой мчались вокруг него предметы окружающего мира. Мельком подумалось, что случится, ответь младший Шварц "нет". Тогда, должно быть, старший кивнет, сосредотачиваясь, и будет рассчитывать только на себя, вытаскивая всех троих.
Отчего-то Айя был совершенно уверен, что всех троих.
Он бы удивился этому, если б голова кружилась поменьше.
- Переждем несколько минут, - произнес Кроуфорд тем тоном, который не оставлял сомнений: разумно подчиняться, не переспрашивая. Ждать, значит ждать.
- Брэд, - сказал Наоэ по пути в глубь комнаты, - я проверю.
- Осторожно, - предупредил тот.
- Хорошо.
Брэд достал трубку, собираясь распорядиться, чтобы Хидака перегнал машину к парадному входу.
Мобильник взорвался дрожью у него в ладони.
Пророк хмыкнул, увидев неизвестный номер. Попытался угадать звонящего, но тот, очевидно, не был знакомцем - нити вероятностей летели в пустоту над серым полем, не приводя ни к кому. Но звонок не был и ошибкой: за это отвечало другое чувство.
Он принял вызов.
Сама собой включилась громкая связь. Брэд невольно отдернул трубку от уха, услышав знакомый - все же невыносимо знакомый! - подкрашенный шипением слабого динамика голос.
- Здравствуй. Рад тебя видеть.
Айя, притихший в кресле, моргнул. По всем законам логики, по всем правилам мироустройства он не должен был стать этому свидетелем. Но игра, которую затеял Брэд, успела обрести собственный разум, более коварный и изощренный, чем даже разум ее создателя, - и она, как анаконда, не желала и не могла уже выпустить попавшихся в ее объятия.
Кроуфорда точно плетью хлестнули. Он резко вскинулся, карие глаза за стеклами очков расширились. На ничтожную долю секунды в них промелькнул ужас, - чтобы тотчас смениться холодной злобой; но он был.
Той меры свободы и силы, которой обладал Брэд, люди - впрочем, немногие - достигают обычно лишь к сорока-пятидесяти годам. Это наложило на него свой отпечаток. Пользуясь всеми преимуществами физической молодости, пророк, тем не менее, выглядел намного старше своих лет.
Но в эту секунду ему было ровно двадцать восемь и ни днем больше.
- Не надеялся, что это произойдет, - сказала трубка. - Но я тебя недооценил. Или переоценил?
Говорящему нравилось перебирать вероятности. Говорящий с удовольствием допускал, что слушающий со времен их последней встречи стал опытней и сильнее, настолько, что решился мстить. Точно так же он допускал, что побежденный, отпущенный лишь из уважения к нему, не так умен, как казался, и поэтому вновь полез в драку.
- Впрочем, я действительно рад. Помнишь Джелем? С тобой было интересно.
Лицо Брэда оледенело.
У Айи холодок пробежал по спине. Он попытался представить, что могло произойти в Джелеме, и вместо этого вспомнил рыжую собаку. Собака почесывалась, вывалив язык.
Язык был мертвым и уже гнилым. В зеленой трупной плоти ползали личинки.
- С тех пор ты изменил тактику, - дружески заметила трубка под белыми пальцами, - я помню, что прежде ты очень не любил лишних. Не спорю, твои котята очаровательны. Но ведь они совершенно не ловят мышек.
Йоджи, рассевшийся на полу, хихикнул. Похоже, начинал приходить в себя; Айя подумал, что если ему светило участие в шоу, то обкалывать могли с расчетом на то, что к ответственному моменту он очнется. Что ж, тем лучше…
Рыжая собака прошла через комнату и скрылась за дверью, там, куда ушел Наги.
Здесь не было и не могло быть никакой собаки, но она была!
Человеческие глаза.
Кошки и мышки…
Абиссинец привстал, превозмогая головокружение.
Кроуфорд метнул на него гневный взгляд.
- Крыса, - одними губами произнес Айя, указывая подбородком в угол. Пытаясь сесть обратно так, чтобы не выронить мозг через глаза, он не видел движения, и только звук отдался болью во всем теле.
Выстрел разметал по стенам ошметки крысиной плоти.
- Ухх! - сказал Йоджи, вытаращившись.
- Жаль, - после паузы сказала трубка. - Впрочем, я знал, что этот мальчик лучший. Ты верно поступил, послав ко мне его. С ним было интересно.
Уничтожение крысы-ретранслятора благотворно подействовало на самочувствие Брэда. Эмоции поутихли. Айя поежился под его взглядом: к хозяйской ласке примешивались какие-то новые оттенки.
- Теперь я знаю все, что необходимо, - засмеялась трубка. - Ты задумал интересную игру. Тем приятней будет у тебя выиграть.
Кроуфорд оборвал связь, не дожидаясь, когда это сделает собеседник. Очень, очень медленно сложил телефон, вернул на место. Подумал, глядя в одну точку.
Айя сжал зубы, когда американец не торопясь, точно в каком-то боевике, наклонился над ним, упираясь в подлокотники кресла. Чеканное светлокожее лицо гайджина приблизилось; чуждого разреза глаза излучали арктический холод.
- Что ты ему сказал? - без выражения спросил Кроуфорд. "Что он с тобой сделал?!" - скрывалось за оболочкой бесстрастия, но Фуджимия не умел этого слышать. Он отвел лицо, послушно, в очередной раз пытаясь восстановить в памяти исчезнувшие события. Нодзоми, с глазами-дверцами, ретранслятор. Дверь. Коридор. Рыжая собака…
Собака пришла.
Закашляла, сплевывая личинок. Ее глаза заволакивались бельмами. Паразиты копошились в шерсти, и та вылезала клоками. Из ушных раковин стекал гной.
Была только собака.
"Я знаю все, что необходимо. С ним было интересно". И лицо Кроуфорда, вспомнившего о Джелеме. Мурашки побежали по коже. Да, он верно понял с самого начала, Шварц действительно мстят. Мацумото. За что-то, произошедшее там. Но уже не хотелось знать, за что именно. Собака знала. Собака знает теперь все, что ей нужно. Она начала разлагаться от удовольствия, скоро ей станет совсем хорошо. Что там говорил Цукиено?..
- Что ты ему сказал? - механически повторил Шварц.
- Я… - лицо Айи внезапно сделалось беспомощным, - я не помню…
Эмоции пророка уместились в один сдержанно-досадливый выдох.
А потом он встал на колени.
Айя попытался остановить его, но Кроуфорд небрежно смахнул его руки, продолжая заниматься тем, что в данный момент представлялось ему целесообразным.
Быстро и ловко расстегивать айин плащ.
- Не надо, - попросил Айя.
- Надо, - обронил Кроуфорд и пару секунд спустя добавил, - Даже Фарфарелло не лезет нарочно ловить собой пули.
Все плыло перед глазами. "Я - сам", - подумал Айя, - "я сам вызвался". Кроуфорд пророк, он знал, чем все кончится, что Абиссинца придется вытаскивать, что он не справится. Или не знал?.. Но он же не мог не понимать, что Вайсс слабее, что любой человек слабее, - и отпустил. Зачем? Чтобы показать им всю меру их слабости? Показать, насколько это опасное и безнадежное предприятие - связываться с паранормами?
Фуджимия осознал, что пытается переложить на Шварц вину за собственную опрометчивость, и задохнулся непереносимым, до дурноты, стыдом.
Локти как путами прижал к телу сдернутый плащ; тонкий хлопчатобумажный черный свитер наполовину пропитался кровью, и когда ткань треснула в пальцах Кроуфорда, на тех осталось темно-алое.
"Я знаю все, что необходимо", - сгнившая собака перхала, насмехаясь. - "Ты мне сказал".
- Это царапина, - сказал американец. - Но на ладонь в сторону - и в сердце.
- Я… виновен, - прошептал Айя. - Мацумото…
- Перестань. Не хватало мне двух Виновных, - не очень убедительно сыронизировал Кроуфорд.
- Я готов… понести…
Он смотрел вниз, совершенный в упрямом своем самоуничижении, почти как символ, художественный образ, выдумка. Любоваться им означало испытывать катарсис. Иметь в собственности… томительное чувство владельца Леонардо или Гогена…
- Фуджимия, - сквозь зубы ответил Брэд, перебив его, - принцип "падающего толкни" на моих подчиненных не распространяется.
- Я виновен, - монотонно повторил Абиссинец. - Я переоценил себя.
Кроуфорд вздохнул. Айя не видел его лица: смотрел в сторону.
- Фуджимия, - спокойно проговорил пророк. - Я очень плохой человек. Я сделал много зла и еще собираюсь. Это я тебя туда послал, желая тебе всяких несчастий.
- Что?! - Айя даже взгляд поднял, теряя художественную цельность, но становясь немного реальнее.
- Ненавидь лучше меня, - объяснил Брэд. - Это конструктивней, чем самоедство, и безопасней к тому же. Я могу тебе позволить - я знаю, как бы ты меня ни ненавидел, миссию ты из-за этого не провалишь.
И это стало последней каплей.
Плечи Айи опустились, зрачки замерли; знакомые сапфировое стекло и туман, но из сумрачной глубины уже не выступали стальные грани. Безнадежное самопредание: "делай со мной что хочешь"… Казалось, если сейчас ударить его, он даже не попытается уклониться, примет как должное.
Брэд медленно застегивал на нем плащ. Оправил воротник. Потом горловину свитера, задев пальцами теплую шею. Потом так же осторожно и неторопливо, точно обращаясь с ценнейшим произведением искусства, уложил на жесткие кожаные лацканы красные пряди. Разгладил. Айя сидел неподвижно, соглашаясь с тем, что он делал так же, как согласился бы с пощечиной.
Он не предвидел этого. Без умысла, просто по стечению обстоятельств, Фуджимия поманил его единственной наживкой, которой провидец не мог пренебречь, единственным соблазном, который не мог отвергнуть.
Подставил горло.
Брэд почти растерялся. Как волк, он не мог укусить; как человек, не мог отойти удовлетворенным.
…в полицейском управлении, даже после строжайших указаний из канцелярии премьер-министра, не собирались действовать по указке Кроуфорда. Консультации консультациями, но каждый рискованный элемент его плана они считали нужным амортизировать. Обыск в "Блаженстве", после которого Крот в порядке предупреждения расплавил мозги обоим полицейским агентам, сумевшим внедриться в структуры Института. Сам Институт. Вайсс отправили бы туда, вопреки советам, надеясь опередить и переиграть. И последствия оказались бы предсказанными - бактериологическая атака, распыление VX, взрывы в людных местах… гибель Белых отметят в документации задним числом. В связи с нестабильной обстановкой в городе.
Теперь, получив отчеты Цукиено о том, чем кончаются попытки действовать против паранормов, полиция станет осторожнее и сговорчивее. Кудо все-таки принес пользу, хоть и своеобразно.
Но рисковать Айей значило идти по краю пропасти. Отпуская упрямого Фуджимию к Мацумото, Брэд чувствовал, что поступает верно. Он привык доверять себе. В ресторане, неожиданно поймав картину, опровергавшую все, что он предощущал раньше, Кроуфорд решил, что все же ошибся. Попытки определить, в чем именно состояла ошибка, сводили его с ума.
Потому что ошибки не было.
"Я обязан Кроту", - подумал он чуть разочарованно, - "это Крот сломал его для меня. Я доволен, но, тем не менее, отомщу и за него тоже".
Последняя мысль, наконец-то, вернула все на свои места. Своевольная и злая Игра расположена к создателю; петляя в свое удовольствие, она всегда выходит на верный путь. Крот проиграл. Он пускает пыль в глаза, предчувствуя свое поражение. Это Мацумото ошибся: пытаясь унизить и устрашить Кроуфорда, лишь способствовал реализации его планов.
Прекрасно.
Просто невероятно прекрасно.
Айя не сопротивлялся, когда Брэд заставил его подняться на ноги и привлек к себе.
Жесткие, но осторожные руки обхватили плечи, не причинив лишней боли; несмотря ни на что, воля Кроуфорда по-прежнему создавала рядом с ним атмосферу спокойной уверенности. Айя прижался виском к его плечу, купаясь в излучаемых пророком холоде и свежести. Головокружение начало утихать, думать стало легче, но сделать выбор казалось по-прежнему невозможным: отстраниться, дав понять, что не намерен быть обузой, - или обнять в ответ… из благодарности. Из благодарности. Как бы это ни выглядело с позиций логики.
Айя, хорошо умевший лгать себе, все же понимал, что подпустил Кроуфорда так близко не потому, что тот хороший лидер.
Это должно было показаться унизительным. Но получалось… спокойно.
- Кроу… форд…
- Можешь звать меня по имени. Брэд.
Провидец закрыл глаза. Испытывать эмоции такой силы было физически тяжело: как идти наперерез шторму. Фуджимия забросил здоровую руку ему на шею. Пальцы левой, простреленной, вцепились в лацкан пиджака. Брэд накрыл их своими, почти баюкая Айю в объятиях.
"Тебе станет хорошо со мной", - подумал он. - "Не сейчас, но скоро. Обещаю".
- Wow! - донеслось сзади. - Kiss him!
Йоджи по мере сил реагировал на происходящее.
В окно гостевой спальни, убранной по-европейски, вливался отблеск заката, его бледнеющее розовое крыло. Окно выходило на юг, на парк Уэно; деревья, обступавшие виллу, заслоняли вид на проспект Кототоидори, пролегавший к юго-западу. Ночью движущиеся огни мерцали сквозь листву.
Расслабленная кисть Айи лежала на странице, но он давно перестал читать. На улице все еще было светло, но в этом свете мелкие и однообразные английские буквы уже стало тяжело разбирать. Он давно замечал, что зрение ухудшается. Видимо, из-за травм. Ничто не проходит бесследно. Интересно он будет выглядеть, с катаной и в очках… линзы, конечно, линзы.
И английский успел подзабыться. В пятнадцать он щеголял нью-йоркским акцентом: отец не испытывал пиетета перед классическим британским, а как банкиру, Фуджимие предстояло вести дела с людьми из Штатов.
Когда-то он думал о той, параллельной реальности. Еще до Вайсс. Айя лежала в коме. Денег не хватало. Семья Фуджимия избегала вульгарной роскоши, они жили скромно, но скромность семьи банкира малопонятна, когда по неделям питаешься растворимой лапшой и генки-напитками. Потерянный мир становился прекраснее и прекраснее; многодневные молчаливые распри с отцом, ссоры Айи с матерью, раздражающие соученики, льстивые отцовские подчиненные, - все исчезало, повседневность замещали радужные воспоминания о Гавайях и Нагано, как он летел кувырком со склона, запутавшись в лыжах, как Айя выбирала купальник… каждый миг заполняли воспоминания, как инъекции обезболивающего, как наркотики. Как всякие наркотики, они постепенно утрачивали спасительную силу, уводя к безумию.
Тогда он запретил себе вспоминать. Исключение делалось лишь для минут, когда он стоял над спящей сестрой. Так стало легче: вместо попыток сбежать от действительности - надежда.
Но Айя проснулась. А запрет на воспоминания по-прежнему действовал. Раньше Рана удерживал живым долг: месть, сестра… теперь - только инерция жизни. Думать о том, что утрачено, - нестерпимая мука, а инерция все еще очень сильна, и нелегко окажется преодолеть ее.
Книга была - непритязательный триллер, непонятно как оказавшийся в доме Шварц. Такие берут в самолет или в поезд, если нет важных дел, требующих решения по дороге, и оставляют для следующих пассажиров… Айя не смог бы ответить, отчего решил проверить, хорошо ли помнит английский. Уж не из-за того, что Кроуфорд обнимал его позапрошлой ночью.
Тем не менее, сейчас Айя снова думал о шварцевском пророке. И даже не о его планах, которые оказывались то слишком сложными, то на удивление прозрачными. Абиссинца занимала пустая и непривычно праздная мысль: а если бы они встретились в том, параллельном мире? Ран Фуджимия был бы выше по социальному статусу, чем телохранитель Такатори, чем находящийся на полулегальном положении глава группы убийц, какими бы способностями они ни обладали…
Чистейшая формальность. Айя подумал, что Кроуфорд чувствует себя хозяином жизни, а в таких случаях "чувствовать" и "быть" часто сливаются воедино.
"Ненавидь лучше меня", - сказал он, третий раз оттолкнув его от раскрытых объятий смерти. Если сосчитать все те встречи, когда он с легкостью мог сам убить Абиссинца, но не делал этого - будет намного больше.
Зачем?
"Можешь звать меня по имени".
Когда Кроуфорд, смеясь над ним, работал голыми руками против меча - и пробивал защиту… Пусть смеялся. Пусть не хотел убивать из каких-то своих соображений. Но почему он не мог выбить зубы или хотя бы разукрасить противнику скулу?! После танцев с ним Абиссинец чувствовал себя настолько раздавленным, что отсутствие ран не вызывало никаких мыслей.
Айя впился пальцами в плечи. Книга соскользнула на пол.
Бил озноб.
"Он хотел убить мою сестру", - торопливо вспомнил Абиссинец. - "Он враг. Он преследует только свои цели. Он использует людей. Умный, коварный, безжалостный враг".
Не помогало.
Он сосредоточился на мыслях об Айе, о пустой больничной кровати, о жертвенном столе. Но это из боли уже стало только памятью - она ведь очнулась, она жива. Бегает, пьет чай, целуется с мальчиками. Вместо ненависти к Шварц вспомнилось вдруг, как Айя ругалась с Гентаро. Он ей не нравился. Он был фантастически похож на Йоджи, даже очки носил такие же, только не из уличного киоска, а из дорогого бутика, и в клубы, которые он посещал, Йоджи мог попасть только под легендой официанта и с целью убийства. С Гентаро Ран и попробовал. Связь длилась неделю; девушки - обе девушки, которых он успел узнать, - не шли ни в какое сравнение. Конечно, они были неопытны, настоящую женщину не смог бы затмить искушенный юнец. И все же…
Потом, после трагедии, Айя запретил себе личные привязанности. Холодно развратничать, как Кудо, он не умел и не собирался учиться. Несколько лет жизни монахом… может быть, изнуряющий труд, пост и медитации помогают двадцатилетнему мужчине укротить плоть, но оружие, миссии в злачных местах, кровь, вечно повышенный адреналин - вряд ли способны.
Будь проклят болван Кудо. Kiss me, Brad. I like you. Так просто звучит на чужом языке.
Айя укусил себя за руку.
Хорошо. Буддийские учителя говорят, что если не можешь бороться с мыслями - не делай этого. Думай о Кроуфорде. Только не о том, как он носил тебя на руках, а о том, что ты сказал Мацумото. Это, к тому же, будет полезно.
…они все еще стояли рядом, когда вернулся Наги. Айя отпрянул, услышав реплику Балинеза, американец мгновенно отпустил его.
"Там несколько дверей", - сказал Наги. - "Все были заперты. И еще там люк на полу. Я его открыл, но крышка килограмм пятьдесят весит. Брэд, кажется, резервное хранилище здесь".
"Неважно", - ответил тот. - "Теперь его перенесут".
"А разве полиция?.." - недоуменно начал телекинетик.
"Еще рано".
Айя не мог поднять глаз и волей-неволей смотрел на плечо, к которому только что прижимался. Он чувствовал себя слишком виноватым, чтобы пытаться заново возненавидеть. Мучило странное, противоестественное ощущение полной открытости: точно он стоял распахнутым настежь, точно - с содранной кожей; ветер хлестал, каждая песчинка пробивала насквозь. Он подумал, что раньше такого не было. Началось после проваленной миссии в логове Мацумото. Рыжая собака выглянула из дверей, напоминая о запрете.
Абиссинец почти не помнил, как они вышли из "Блаженства". "Гости не рассчитали сил. Сегодня шоу действительно бескомпромиссное", - со знанием дела говорил американец кому-то, и в голосе его слышалась улыбка. "Прекрасное зрелище, жаль, что вы покидаете нас", - отвечали ему.
Сейчас Балинез валялся в клинике под капельницей: по крайней мере, не добровольно кололся и психологической ломки не будет… Хидака сидел, запершись изнутри, и переживал что-то свое. Фуджимию не очень волновало, что именно. Цукиено устроился прекрасно, неизменная доброжелательность малыша оборачивалась точным расчетом; Наоэ чуть ли не на глазах у Кроуфорда повис у Оми на плече, расслабившись, и пожаловался по-своему: кратко сообщив о факте плохого самочувствия.
Айя закрыл глаза. Хотелось одного. Это было хуже всего. Хотелось снова улечься Кроуфорду в руки и впитывать исходящее от него спокойствие.
Унизительно.
До зубовного скрежета унизительно. Волна злости на себя накатила, сметая всякую слабость, заново облачая в рассыпавшийся было панцирь самообладания, жесткий и тяжкий. Айя встал, раскрыл окно и стоял на ветру, пока все тело не охватила дрожь. Помогло. Да, у него слишком долго никого не было, но это не значит, что можно терять над собой контроль. Он не терял контроля. Все это очередная забава телепата, и чертов Шульдих почти достиг своей цели. Взвинчивая себя, Айя представил, как стоит перед Кроуфордом, - о, разумеется, прийти и сказать: "возьми меня, Брэд, я сладкий", и тот, иронически вскинув бровь, ответит: "Чешется, Фуджимия? у тебя есть руки".
Айя раздраженно тряхнул головой: от отвратительной картины оказалось непросто избавиться.
Достаточно.
Больше он не станет думать об этом.
Достаточно. Сибирскому, похоже, посчастливилось так же, как ему. Следует напомнить остальным, что Шварц могут провоцировать их на что угодно. Если нельзя защититься - стоит хотя бы испортить им удовольствие. Больше он не сорвется. Не развлечет никого.
И еще он обязан вспомнить произошедшее в Институте. Это вопрос достоинства. На его счету слишком много проигрышей. Он слишком унижен, чтобы вчистую уступить еще и это.
Собака стояла наготове.
Смеялась.
Айя и без объяснений понимал, что она такое: знак на воротах, роспись Крота. Он закрыл окно и вернулся в кресло, мимоходом бросив на подоконник оброненный триллер. Нодзоми, ретранслятор с бархатными глазами, короткая темная лестница, коридор. Собака. Цепочка крутилась в голове снова и снова, - узор на девичьем платье, перила, желтый свет, - возвращаясь к собаке, живой и издохшей одновременно, которая загораживала путь.
Он не заметил, как уснул в кресле.
Рыжая собака, улыбающаяся, с человеческими глазами, с блестящей ухоженной шерстью.
Собака садится, смотрит, почесывается, вывалив черно-зеленый язык, ее пасть полна белыми личинками и слизью.
На шкуре собаки разрастаются язвы. Она слепа. Она гниет заживо - замертво, она давным-давно издохла, ее нутро съедено, на ней кормятся трупные мухи.
Лысое, серокожее брюхо вздувается. Зловоние непереносимо. Собака присаживается и начинает гадить; с нечистотами вываливаются червивые куски внутренностей.
Плоть исчезла. Смотрят пустые глазницы, волокна жил еще кое-где опадают со стучащих костей. Даже скелет отвратителен - на костях вздутия, размягчения, следы артроза и гиперкальциемии, уродства…
Хрящи высыхают и рассыпаются. То, что было рыжей собакой - теперь куча костей. Она неторопливо оседает, темнея, становится горкой праха и наконец, уходит в землю…
"Цветы", - думает Фуджимия Айя, продавец в цветочном киоске. - "Земля - могилы и цветы…"
Он ничуть не удивлен, когда землю действительно украшает зеленый побег. Узнает по листьям и кустистости: смешно было бы не узнать японскую розу, даже если на ней нет ни одного цветка. Не сезон, возможно; порывы холодного ветра говорят о том, что здесь отнюдь не оранжерея.
Он мог бы увидеть бесконечное плато с невысокими холмами, поросшими редкой сизой травой, плато под бессолнечным небом, с которого спускается и уходит обратно ледяной ветер; брошенный дом меж холмов, такой же серый, как и природа вокруг. Быть может, он рассказал бы об этом человеку, который мог объяснить, что именно Айя видел.
Но причудливый сон оставил его мгновенно, потому что в тесном коридоре Института Истины, залитом мягким струящимся светом, Абиссинец повернул направо и вышел в холл, полный людей в белых одеждах.
Брэд находился в превосходном расположении духа.
Он побеждал.
Непредвиденными бывают не только неприятности, а хорошему руководителю не приходится отдавать слишком много приказов - достаточно умело дозировать информацию. Атака на Институт Истины уже началась, но Кроуфорд не имел к ней ни малейшего отношения, в Японии царили мир и покой. Проблемы появились у французского филиала.
Япония начала интересовать Эсцет в семидесятые годы - как экономический лидер Азии и один из лидеров мировой экономики в целом. Работать здесь было тяжело, во многом из-за диссонанса культур. Форсируя деятельность в финансово-дипломатической сфере, резидент неизбежно терял идеологическую благонадежность; оставаясь верным учению, терпел неудачи. Налаживание контактов с приверженцами секты Ничирэн дало определенный положительный эффект, но с ними следовало быть особенно осторожными. При общей милитаристской и империалистической направленности доктрин, одинаково приправленных мистикой, Ничирэн во главе грядущего совершенного мира ставила страну Ниппон, а не содружество Старой Европы.
Тем не менее, к концу восьмидесятых большинство спорных вопросов разрешилось, и дальневосточное направление стало одним из ведущих. Здесь сложились максимально комфортные условия для проведения обряда: достаточно близко к ключевым энергетическим точкам, останкам древних цивилизаций, в то же время - к одной из технологических столиц планеты.
И был провал.
Треск этого провала отдался эхом по всей планете. Центр стремительно утрачивал влияние на периферию, организация рассыпалась, как трухлявый пень от хорошего пинка. Мощное ближневосточное направление почти целиком растворилось в Аль-Каиде: работать в арабских странах, не исповедуя ислам, было невозможно, а уровень фанатизма оказывался примерно одинаков. Изначально слабые южноамериканское, африканское и русское отделения исчезли. Северная Америка удержалась чудом, однако Кроуфорд подозревал, что для ЦРУ Эсцет - такая же фигура на доске, как для него Критикер. Хорошее финансирование спецслужб заменяет любые паранормальные способности агентов.
Брошенная и осиротевшая Азия через некоторое время доверилась Кроту.
По официальной версии, специалисты Института проводили многочисленные исследования и на них обосновывали уникальные способности, появляющиеся у людей в результате занятий духовной практикой. Например, читать мысли, левитировать небольшие предметы, угадывать скрытое с точностью до 99,9%, видеть раскрытой ладонью, зажигать на расстоянии спички… Это был великолепный символ веры, притягивавший честолюбцев в сети Учителя, и на далеком Востоке Институт Истины мог себе это позволить. Насколько было известно Кроуфорду, в Южной Корее филиалу даже был выдан грант.
Но Европа принадлежала ордену несколько сотен лет. Мацумото подвела собственная сила. Он захотел Европу, и обрубленные щупальца начали шевелиться, потихоньку подтягиваясь к блаженствующему Учителю.
Человек, всерьез решивший заняться завоеванием мира, должен внимательнее относиться к выбору агентов влияния. Хватило пары звонков, чтобы пауки в банке встрепенулись и обратили внимание на одну из бесчисленных восточных сект, у них под носом, во Франции, нарушавшую их вечную тайну и монополию.
Дикая ярость сплотила Эсцет и Розенкройц в едином порыве. По счастью, действовали они разумно. Наркоконтроль, налоговая полиция и банды арабских иммигрантов, прицельно забивавшие последователей Светлого Учения под чутким телепатическим руководством.
Все швейцарские счета Института, на кого бы они ни были оформлены, заморозили. И вот это-то причинило Мацумото не только моральный ущерб.
Фицджеральд описывал это с неподражаемым британским юмором. Брэд перечитал его e-mail два раза: вначале уясняя информацию, потом просто наслаждаясь слогом. Старик не изменял себе. В длинном постскриптуме он с большой теплотой осведомлялся об успехах своего воспитанника. Профессор был человек немного взбалмошный, но незлой; когда-то он близко к сердцу принял просьбу Кроуфорда позаботиться о Наги, а своих от чужих Фицджеральд отделял, игнорируя любые формы общественного договора. Он мог себе это позволить.
Брэд подумал, сделал приписку и переслал письмо Наги. Профессор выдержал достаточно общий тон, Наги будет интересно ознакомиться с письмом и приятно узнать, что о нем помнят. Пусть он напишет. Фицджеральд поймет молчание Кроуфорда: ответ обязан быть достойным, а для упражнений в эпистолярном жанре нужно много времени и соответствующее настроение, которых у Брэда нет.
Он уже принял меры для того, чтобы блокировать местные финансовые потоки. Очень осторожно: пусть след ведет к кому угодно, кроме него. Теперь следовало выждать, когда у Мацумото останутся лишь лично преданные сотрудники, они всегда уступают в качестве работы высокооплачиваемым специалистам.
И все же опасность нельзя недооценивать. Последний, решающий удар будет сопряжен с громадной затратой усилий и личным риском.
Здесь его большую игру сменяла маленькая Игра.
Фуджимия.
Брэд был совершенно уверен, что виденное произойдет. То видение, которое и побудило его начать игру, тонкая камея мести, бриллиант уникальной огранки, - воплотится в реальность. Айя сделает то, что от него требуется. Неважно даже, вступят ли они в физическую связь; это не играло ключевой роли, хотя в предполагаемой цепочке событий имело место. Но теперь, понимая, что может оставить все как есть, что выбор - целиком вопрос его желания, Брэд спокойно признавался себе - да. Он хочет Айю. Изломанного, замкнутого упрямца, злую азиатскую тварь с каменным ртом и свинцовыми глазами. Приз, который будет получен заранее и станет залогом выигрыша. Игра утратила бы добрую половину своей прелести без этой пикантной детали.
Брэд находил обоснование рациональным, хотя по сути оно являлось самоуспокоением. Третьим участником Игры выступала она сама, и, теша игрока обманным приемом, в действительности не намеревалась упрощать себя чистой победой.
В комнате пахло Кроуфордом. Состоятельным, ухоженным молодым мужчиной. Дорогой туалетной водой, горьким шоколадом для файф-о-клок по-английски. Чужой страной.
Абиссинец прислонился к косяку, волевым усилием замедляя пульс. В рабочем кабинете главы Шварц царила атмосфера полного спокойствия - и не предбоевого, чего можно было бы ожидать, а безмятежного, граничащего с уютом. Мягкие складки штор, темное дерево шкафов с резными накладками, нежно-сливочного оттенка чехлы на креслах. Неуместность и несоответствие. Человек, явившийся сюда с деловым разговором, почувствовал бы себя растерянным.
Пророк сидел за рабочим столом вполоборота и что-то читал. Подумалось, что для успешной маскировки ему достаточно переодеться. Без привычного делового костюма, в мягких брюках и клетчатой рубашке, Кроуфорд мигом стал непохож на себя.
Он обернулся, положил книгу на стол - страницы поднялись веером…. На лице американца не явилось и тени удивления, когда после его ровного, почти добродушного "входи" в дверях показался Вайсс. Ждал?
Это тревожило.
Айя заранее решил, что воспользуется предложением звать его по имени, но выговорить впервые оказалось труднее, чем думалось. Он раза три сказал мысленно "Брэд", и все равно вырвалось:
- Кроуфорд. Я не помешал?
- Я не занят. Кстати, я разрешил по имени.
- Извини.
- Не извиняйся, - пророк встал и направился ему навстречу, - не хочешь - не надо.
- Брэд.
Вознаграждением стала улыбка.
- Ран, - проговорил Кроуфорд и объяснил, - я читал досье.
Айя отрицательно покачал головой.
- Не надо.
- Хорошо, - легко согласился пророк. - Айя. Рад знакомству, - на секунду рука японца оказалась в плену его пальцев. - Чем обязан?
Он остановился слишком близко; привычная дистанция для американца, должно быть, но он долго прожил в Японии и хорошо знает обычаи… Айе приходилось смотреть снизу вверх, откидывая голову. Это было почти неприятно, заныла царапина на плече, мышцы живота сжались: близость настораживала. Чувство противостояния возвращалось; в подвалах развлекательного центра, в минуту неестественной слабости, он сумел прижаться к груди чужого, но то состояние безвозвратно ушло.
Абиссинец успокоился. Он испытывал себя, решив переговорить с Кроуфордом один на один: это был поединок не с провидцем Шварц, а с собственным позорным бессилием и еще более позорными желаниями. Фуджимия Ран выиграл его. Напряжение отпустило.
Перед ним стоял сильный, умный, недобрый, совершенно безопасный человек.
И ждал.
- Я вспомнил, - сообщил Айя бесстрастно. - Институт.
Кроуфорд подумал, что его это мучило. Настолько, что Айе даже не пришло в голову, что он, в сущности, и не знал ничего нового и полезного для главы Института. Возможно, стоило сказать ему, что Мацумото блефовал… Но тогда у гордеца Фуджимии не нашлось бы разумного повода явиться сюда. Руководствоваться одними лишь эмоциями для Айи немыслимо. Почти так же, как для Брэда.
Он сделал приглашающий жест и сам прошел к рабочему столу. Включил принтер; дотронулся до трекпойнта, будя ноутбук. Маленькие свидетельства рабочего настроения успокоят гостя.
- Хорошо, - деловым тоном сказал Брэд. - Садись. Я слушаю.
Айя опустился в кресло, глянув исподлобья. Он как никогда походил на собственное оружие, прямой и строгий; черная футболка и слишком яркие волосы оттеняли бледность кожи. Темные глаза нервозно блестели. Брэд любовался им, отмечая, что пристальный взгляд уже не вызывает злости и раздражения. И то, что собеседник стоит, опершись о стол, вынуждая смотреть на себя снизу вверх - тоже.
- Я говорил с Бомбейцем, - глуховато, после затянувшейся паузы проговорил Фуджимия. - Он дополнил план здания. Это двадцать процентов. Но меня довели до центрального зала.
Кроуфорд оценил это. Не "я дошел" - "меня довели".
- Меня ни о чем не спрашивали, - хмуро продолжал Абиссинец, уставившись на однотонный ковер, скрывавший плашки сибирского кедра. - Я не знаю, что он взял у меня из головы. Он телепат?
- И это тоже. Так что ты хочешь сообщить мне лично? - строго спросил Брэд, и едва не улыбнулся, почувствовав, как Айя неслышно переводит дыхание, собирая волю в кулак.
- В здании множество людей.
- Около девятисот человек.
- Они свободно по нему передвигаются. Я видел, что у всех… одинаковый взгляд. Как у Нодзоми. Дети, взрослые, вели себя по-разному, говорили по-разному, но взгляд был один.
- Ясно.
- Они все - ретрансляторы? - помедлив, спросил Айя.
- Нет. Неполные аватары. Я думаю. Хотя теперь я не уверен, что правильно оцениваю возможности Мацумото.
Айя поднял лицо. "Я не вызывал тебя на откровенность, - говорил сумрачный взгляд, - ты сам решил".
"Я уважаю своих подчиненных, - ответил взгляд, охлажденный оптическими стеклами. - Уважаю тебя. Вайсс. Считаю честность лучшей политикой".
Фуджимия принял ответ.
- Крыса, - сказал Брэд. - Крыса в подвале "Блаженства". Использовать в качестве ретрансляторов животных - обычная практика. Но чтобы такой ретранслятор создать, нужно время. Мацумото либо стал еще сильнее, чем был, либо знал, где и когда мы окажемся.
- Он может… видеть будущее? Как ты? - Слова звучали музыкой: под ненадежным прикрытием делового тона таились опаска и восхищение. И еще - окончательное признание его союзником. Путь к доверию заканчивался через пару шагов.
- Раньше - не мог.
- Ваши способности усиливаются? Со временем?
- Редко. Но последний раз я встречался с ним в Пакистане. Он побывал в Гималаях.
- Это что-то значит? - подозрительно спросил Айя. Брэд подумал, что осмысленный взгляд Фуджимии заставляет переоценивать его эрудицию. Японцы вообще очень далеки от индийской мистики, а тем более от ее извращенного европейского варианта. Мацумото - исключение…
- Есть легенда, - кратко объяснил Кроуфорд, - о том, что в Гималаях находится, скажем так, некое место, пребывание в котором усиливает паранормальные способности. Его очень многие искали и до сей поры никто не нашел. Или нашел, но не рассказал.
- Он мог найти?
- Нельзя отбрасывать этот вариант.
Айя задумался, скосив глаза, и в его облике снова проступило что-то совершенное, отстраненное и очень спокойное: произведение искусства. "Цветок сливы в заснеженном лесу", - вспомнил Брэд, вновь почувствовав себя очарованным гайджином, находящим в чужой культуре смысл, которого там, возможно, нет. Он размышлял об этой особенности восприятия, когда очередная реплика, довольно неожиданная, привела его в восхищение:
- Кроу… Брэд, а он не мог просто оставить крысу следить за резервным хранилищем?
При полном незнакомстве с пси-технологиями догадка свидетельствовала о многом. "Он умен", - с удовольствием подумал Брэд. Игра демонстрировала не только изящество комбинаций, но и эстетическое совершенство. Кроуфорд с трудом удерживался от того, чтобы начать угадывать ближайшее будущее. Можно было его спугнуть.
- Скорее всего, так, - ответил он и улыбнулся самой теплой из арсенала своих улыбок. Та произвела впечатление - Айя растерянно моргнул и незаметно для самого себя стиснул в горсти льняную ткань кресельного чехла.
Собеседников разделяло не менее двух шагов, но это было даже меньше, чем в ту минуту, когда Айя обнимал Кроуфорда, потому что сейчас он находился в твердом рассудке и раскрывался по своей воле. Брэд не собирался торопить события; очередная ступень преодолена, его называют по имени, больше не смотрят волком… восхищенно смотрят и теряются под его взглядом. Достаточно. Можно закреплять успех, совместив приятное с полезным.
- Люди инициативны, - сказал он. - А неполные аватары - нет. Это вносит определенные коррективы.
Сверхплоский ноутбук глянул белизной раскрытого файла. Брэд как раз занимался составлением очередной схемы, учитывавшей новые данные. Спустя минуту принтер в углу зафыркал, пропуская сквозь себя лист за листом.
- Что ты делаешь? - спросил Айя; вопрос логически следовал из всех событий последних дней. Не случись их, Фуджимию интересовало бы лишь позволение уйти.
- Сейчас распечатаю, - доверительно сказал Брэд, не поднимая глаз. - И попробую что-нибудь рассмотреть.
- А… как? - неуверенно, смущенный собственным любопытством, спросил Айя.
- Потом расскажу, ладно? - принтер щелкнул и затих. Брэд непринужденно опустился на колени и стал раскладывать распечатки по ковру. Даже не глядя, он хорошо представлял выражение лица Айи, для которого фактически устраивалось шоу. Брошенный вскользь взгляд подтвердил догадки с лихвой: тот смотрел почти зачарованно.
Абиссинец должен был чувствовать себя лишним, но не чувствовал. Кроуфорду явно нравилось его присутствие, он не собирался его отсылать, а Айе не хотелось уходить. После недолгой борьбы с собой он решил, что покинет кабинет, как только появится повод. Повода не было. А Шварц вел себя не как победивший противник, даже не как хозяин. Как… равный? Айя понимал, что с его стороны это жест доброй воли, отнюдь не признание. "Я точно знаю, что от вас будет польза", - сказал Кроуфорд, но пока что пользы от себя не видел сам Айя.
Шрифт был настолько крупный, что, даже не вставая с кресла, удавалось прочесть все написанное. Не удавалось найти смысла - отдельные слова, даже не фразы; адреса, названия организаций, фамилии… оглавление без содержания. Брэд наклонился, поправляя лист, расстегнутая до середины груди рубашка повисла, и Айя невольно уставился на мощные пластины грудных мускулов американца - дальше, в тени, угадывались литые квадратики пресса. Кроуфорд уже стал руководителем, но еще не перестал быть бойцом; он фантастически тренирован, он голыми руками останавливает удар меча и ловит стрелу, он обладает огромной физической силой и паранормальными способностями…
Почему Айя еще жив?
"I like you!"
Абиссинец сглотнул, давя внутреннюю дрожь. Не выдать себя. Не унизиться. Уйти…
- Такой объем информации трудно охватить в уме, - спокойно объяснил Брэд, точно помогая ему вернуть самообладание, - если видишь все зацепки, то легче.
Айя отошел к столу, чтобы не мешать ему. Невольно бросил взгляд на открытую страницу книги. "…интенсивная аппликация политических технологий происходит параллельно с освоением родственных медийных технологий, реализацией развитого информационно-пропагандистского обеспечения с полноценным использованием потенциала…" Дальше английские слова сливались в непроходимое болото, в котором редкими островками проглядывали осмысленные фразы.
"…реализация нетрадиционной схемы безналичного денежного трансферта Hawala…"
Hawala. Слово встречалось на одном из листов, устилавших пол. Айя попробовал осмыслить это совпадение, но известного было слишком мало.
Кроуфорд выпрямился. Скрестил руки на груди. Он стоял над черно-белым ковром сплошной информации, с идольским видом, холодный и сверхъестественный. Красивый. Фуджимие представился еще один параллельный мир. Тот, в котором он бы родился паранормом, способным встать рядом. Брэд был явно поглощен тем, что считывал и, возможно, видел внутренним взором, и поэтому Айя позволял себе смотреть на него.
Серебряная цепочка на крепкой шее. Как будто под христианский крест, но без всякой подвески. Почему-то раньше Айя не замечал ее. Он смотрел, чувствуя на языке металлическую прохладу и солоноватый вкус серебра.
Американец медленно поднял руку и потер лоб.
…выражение, прежде не виденное, которого, казалось, это лицо вообще не способно было принять. Точно он испытывал глубочайшее сострадание к тем, кого видел…
Темнело. Плотные шторы добавляли чернил в наступавшие сумерки. Подумалось, что распечатки плохо видны; Абиссинец совершенно беззвучно, как умел это делать, прошел по комнате и включил верхний свет
Брэд чертыхнулся сквозь зубы.
Айя вздрогнул от ужаса.
- Что? - беззвучно спросил он.
- Слишком много, - Кроуфорд снял очки и сжал пальцами переносицу. - Слишком. Это выматывает.
Он прошел к креслу прямо по распечаткам. Ноющая боль иглами вонзалась в виски. Техническая ошибка, слишком широкое поле. С чего это он, точно ученик-первогодок, начал ошибаться в технике? Не нужно было подключать действия зарубежных партнеров, следовало ограничиться только самим Институтом и его сетью в Канто; этого более чем достаточно для эффективного прогноза…
Айя смотрел расширенными глазами.
Глухо проговорил что-то, и - щелкнула ручка двери. Пророк не стал напрягаться, угадывая, что Айя решит и подумает: в любом случае позади еще один волосяной мост, и на сей раз ошибки не было. Порой излишнее мастерство вредит Игре, подобно тому как бронзу и медь не следует полировать до блеска… а к месту проявленная слабость стоит тысячи сил.
Брэд чуть улыбнулся, закрыл глаза и начал медитировать на собственную боль, добиваясь примирения с нею.
А потом его молча тронули за плечо.
Он успел удивиться, что не заметил чужого приближения, успел понять, что ждал его, неосознанно все же ощутив ближайшее будущее, стопроцентную вероятность; успел мысленно улыбнуться ироничной Игре, прежде чем удивиться заново, по-настоящему, - потому что этого он не видел.
Стакан воды.
…и таблетка в ладони.
Айя вздрогнул, но не отстранился, когда пальцы Кроуфорда осторожно обхватили его запястье. Брэд наклонился и взял таблетку ртом; кожа под губами показалась прохладной и жесткой. Короткий резкий вдох свидетельствовал, насколько Айя напряжен и растерян, и все же ни малейшей попытки сопротивления не последовало. Брэд успел отрефлексировать выброс в кровь эндорфинов, но укрощать внезапно разбуженные эмоции не пожелал. Пульс участился, в комнате стало жарко, головная боль исчезла мгновенно, сметенная ускорившимся кровотоком.
Можно было понять и раньше. Не разыгрывать последнее действие. Он уже несколько дней как готов, согласен, послушен, его добыча, фигура на его доске, идол из слоновой кости, злой божок-ками с самурайским мечом. "Мое!" - пела кровь англосакса, колонизатора, белого волка, умеющего чуять сквозь время; с той минуты, когда швырнул его через плечо, засмеявшись, - неумелый, самонадеянный, глупый мальчик, - мое! Сколько раз мог убить его? Не приложив ни малейших усилий, убрать из одной аккуратности, и останавливало лишь полуосознанное желание поиграть…
Когда началась Игра?
Об этом лучше подумать потом.
Брэд неторопливо допивал воду, не выпуская вверенной ему руки. Айя стоял неподвижно: то ли не знал, что делать дальше, то ли не решался что-либо предпринимать. Смотрел вкось. Кроуфорд медлил, давая ему время переменить решение; пусть соприкосновение рук - однозначный ответ, настаивать и применять силу было бы грубейшей ошибкой. Наконец, он обнял Айю за бедра и потянул ближе. Тот ждал этого: с готовностью разрешил посадить себя на колени, забросил руки на плечи и даже, привстав, ткнулся в висок Брэда сухими неразомкнутыми губами. Здесь страстный порыв окончился, но и такая горячность уже изумляла.
- Анальгетик... - полушутливо шепнул Брэд.
Айя спрятал лицо у него на шее.
Кроуфорд не спешил. Церемония удовольствия и триумфальная церемония вместе; как не смаковать каждую деталь… и терпким вином из драгоценного хрусталя не утоляется минутная жажда. Конечно, Айя никогда не был ему врагом: враг Кроуфорда - это слишком ответственная должность. Но он его ненавидел, пытался убить, был чертовски упрям, высокомерен и пьяняще красив. Вполне достаточно, чтобы получить удовольствие от победы как таковой, еще не попробовав добычу на вкус.
Руки Брэда знакомились с настороженным телом: бедра под грубой джинсовой тканью, плечи под скользкой синтетикой, теплая шея над воротом, щекочущие волосы. Уверенные ладони обняли шею японца, вынудив подставить лицо для поцелуя: веки плотно сомкнуты, губы сжаты, уголки их опущены.
Многие думают, что Дар пророчеств делает жизнь пресной: скучно проживать то, что уже случилось в видениях.
Это не так.
Это лиса из басни говорит, что виноград зелен.
Кончиком алой длинной пряди, как кисточкой, Брэд провел по губам Айи, и они раскрылись.
Держать его на коленях было изощренным наслаждением. Только вспомнить: вот он, худой и жесткий, облаченный в темное, похожий на собственный меч в ножнах, стоит, равно готовый к победе и смерти, и ничто не в силах смягчить холод этих железных глаз… вспомнить, полюбоваться, и долго целовать его, играя с несмелым языком.
Холодные пальцы коснулись щеки Брэда. Тот оторвался от податливого жаркого рта и начал ласкать губами ладонь. Айя потянулся к нему, глядя из-под ресниц почти недоуменно. Не ожидал нежности? Когда унизить и причинить боль настолько легко, развлечься этим может лишь человек неумный.
Брэд обнял его крепче; почувствовав себя раскованней, Айя целовал его сам.
- У тебя были раньше мужчины? - вопрос был мягок и сопровождался теплым выдохом в шею.
- Да, - признался Айя, почему-то с явным беспокойством. - Один… Но я… я был seme. Обычно.
"Занятно", - подумал Брэд. - "У него нет и тени сомнения, что я буду сверху. В культуре это, что ли, - кто главнее, тот и имеет? Или сам хочет так?.." Ему не нравилась рецептивная роль, потому что она заставляла сомневаться, кто из двоих хозяин, а Шульдих ухитрялся брать и иметь, даже будучи снизу. Брэд соглашался с равноправием и не более того, но здесь-то о нем речь не шла даже вскользь.
- Я мало что умею… - смущенный шепот заставил его улыбнуться.
- Не страшно.
Раз уж Фуджимия уверенно собирался лечь под него, не стоило вносить элемент неожиданности…
Айя извивался у него на коленях, пытаясь прижаться еще теснее. Не открывая глаз, молча, уже не вздрагивая от прикосновений - любых. Брэд, запустив руки под футболку, ласкал его напряженную спину, впалый живот, грудь, задевая сверхчувствительные припухлости сосков. Хотелось стащить майку вовсе и попробовать их губами, заставить отвердеть; Айя определенно не станет возражать… немного ниже дополнительного воздействия уже не требуется, эрекция восхитительна и столь же упряма, как ее обладатель. Пальцы Брэда пощекотали бархатистую кожу над пряжкой ремня, опустились ниже и сжали выпирающий под джинсами член. Айя вцепился в плечи любовника и замер, приоткрыв рот. Искусанные губы порозовели, дыхание было глубоким и частым.
У Брэда стояло, как у дьявола на шабаше.
Идеален. Идеален. Без намеков и уговоров, без телепатии и неизменного "будешь должен", без болтовни и шуточек, - все только так, как хочет он. Почти все. Его партнеру должно быть хорошо, и это должно быть видно и слышно. "Желаю кошачий концерт, Абиссинец", - мысленно улыбнулся Брэд.
Из кабинета в спальню вела отдельная дверь.
…веки, лоб, виски, уши - неторопливые, легкие прикосновения заставляют вздрагивать и напрягаться: почти больно, трудно дышать; Айя слишком остро чувствует, но сделать с этим ничего нельзя… Он смаргивает, щекоча ресницами губы Кроуфорда, вздыхает с полускрытой досадой и позволяет закрыть свой рот поцелуем, - все-таки лучше так…
Когда черноволосая голова едва ли не смиренно склонилась над его рукой, горячий рот припал к ладони, и язык скользнул вдоль линии сердца, - мороз подрал по коже. С самого начала он верно понимал происходящее. И так старательно изобретал объяснения. От чужого, опасного, сильного, желанного человека перед ним исходил жар, а не холод, и это казалось странным, точно он успел привыкнуть к другому. К иному обличью твари тьмы… Теплые пальцы, охватившие запястье, просили, а не приказывали. "Я могу уйти", - подумал Айя, оценивая взаимоисключающие желания обнять и потереться и выйти охладиться: первое было нестерпимо, второе порождали гордость и привычка к самоконтролю, и его тоже не получалось легко отбросить. - "И пожалею об этом. Если я сейчас пойду трахаться с ним, об этом я тоже пожалею. Ему нельзя доверять. Я не стану ему доверять…"
Брэд поставил пустой стакан на тумбочку и поднял глаза. Если бы он приказывал, требовал, настаивал, еще как-то помог Рану справиться с этим...
Он только просил.
"I like you!"
"У меня слишком долго никого не было".
Вместе с решимостью накатила дикая слабость.
...влажные звезды летят в распахнутое окно. Все заканчивается - в чужой спальне, на застланной кровати, поверх покрывала. Брэд опускается на колени перед сидящим Айей - точь-в-точь как подвале "Блаженства". На миг вспоминается начало: о чем он только думал, что могло быть наивней желания переиграть его… в чем? Раскусить коварный план? Просто понять? Мотивы, стремления, образ мысли…
…заканчивается здесь. Зубы стучат, и он прихватывает ими губу, но тут же вынужден отвечать на поцелуй, глубокий и долгий. Айе кажется, что в этот вечер он нацелуется за годы, которые разучивался делать это. Он отвык. Ему уже слишком, уже, а они даже не успели раздеться…
"Oh boy!.. да ты кусаешься, охотник света..."
"Извини...", - шепчет Абиссинец и слышит смешок. Пророк улыбается по-хорошему, и глаза у него теплые. Тот самый ласковый взгляд, знать бы, отчего он когда-то так раздражал. Повинуясь требовательному объятию, Айя наклоняется, подставляет шею; невольно дергается, когда Брэд прикусывает мочку уха с сережкой-гвоздиком, и сам внезапно уступает давнему желанию - проводит языком по серебряной цепочке, вкус нагревшегося металла мешается со вкусом кожи... Кроуфорд захотел принести его сюда на руках, и Айя согласился доказать таким образом свою покладистость, он все равно уже сидел на его коленях, позволяя делать с собой все, что угодно… неприятно чувствовать себя игрушкой, но реакция на прикосновения ненормально сильная: голова идет кругом, изголодавшееся тело ноет от возбуждения, мучительно тесные джинсы, кажется, вплавились в горящую кожу, - чертов гайджин издевается над ним, он что, хочет, чтобы Ран Фуджимия его умолял?..
Брэд не без труда оторвался от добычи, заметив, что одуревший от переизбытка тактильных ощущений Айя уже не отвечает, только подставляется ему, болезненно щурясь. Подумалось, что с его застарелой фобией близости, должно быть, остается лишь терпеть натиск, стиснув зубы.
- Я слишком тороплюсь? - удрученно спросил Брэд.
Айя ответил не сразу; почти смущенно заглянул в глаза и потупился, признаваясь:
- Мне хорошо.
…горячие пальцы пробегают по обнаженному телу, за ними следуют губы, слишком быстро, слишком много прикосновений… Американец торопливо сдирает одежду, и когда их тела, наконец, переплетаются, и чужая тяжесть втискивает в атлас покрывал, Айю сотрясает нервная дрожь, - он вжимается в Брэда и обвивает его ногами, сам не веря, что делает это. Неслышно, разочарованно стонет, когда тот приподнимается, рассматривая его.
Красноволосый восхитителен: расширенные зрачки, заалевшие щеки, гладкая кожа блестит от выступившей испарины, как от ароматического масла. Запах его тела сводит с ума куда успешнее афродизиаков… Запертое в горле дыхание. Мокрые ресницы. Он жмурится, отказываясь видеть, осязания с избытком хватает, чтобы сойти с ума. Член прижался к животу, кажется, тронь - зазвенит.
Айя кончил почти мгновенно, стоило приласкать его ртом.
- Это не все, - предупредил Брэд, целуя чувствительную изнанку бедра.
Японец прерывисто вздохнул и развел ноги шире, сгибая колени. Приготовления длились так долго, что его запястья не раз ловили, отталкивали руки от перенапряженной плоти, не позволяя достичь удовлетворения самому; наконец, он еле слышно прошептал:
- Я должен просить?.. - и, не дождавшись ответа, выговорил, - пожалуйста…
Американец одним упругим движением вошел в предложенное ему тело; Айя, сжимая зубы, перекатил голову набок, давя крик.
Приходилось прижимать его голову к подушке, ловя влажные губы, - так он метался, холодный Фуджимия, вскрикивая и скуля; идеальный любовник, принимающий все, растворяющийся в воле и желании Брэда, в собственном наслаждении. И когда он, подводя Айю к точке счастья, заставлял его стонать в голос и выгибаться, когда чувствовал приближение собственного оргазма, глядя в невидящие горячечные глаза, когда притягивал Абиссинца к себе, измученного, покорного, засыпающего, то уже понимал: никогда удовлетворение плоти не сопровождалось таким количеством эмоций. Необъяснимо с точки зрения логики, - он получил красивое тело, хороший секс и немного пищи для самолюбия, не более того.
Физическое соединение не сделало близость более полной. Не их близость. Айя отдался ему еще до того, как они впервые поцеловались, и даже до того, как обнял его. Когда позволил застегивать на себе плащ; прикосновения интимнее не существовало. Секс не вносил нового смысла, только наслаждение. Это было правильно.
Игра собиралась бросить карты на стол, и провидец угадывал в ее руках флеш-рояль.
Итиро молился.
Было начало одиннадцатого часа, становилось совсем темно. Из экономии половину ламп выключили. Местами мрак сгущался настолько, что озера тьмы казались входами пещер, провалами в бездну, где таились сонмища демонов.
Проходя вдоль стены склада, Итиро каждый блок, из которых она была сложена, отмечал одной из фраз длинной молитвы. Блоков было ровно столько, сколько фраз. Совпадение, казалось, несло в себе какой-то особенный смысл.
"Человек смертен", - шевелились обметанные губы, - "человек непременно умрет. Человек обязательно умрет. Я иду к высшим мирам. Страдания одолевают меня. Я иду вслед за учителем".
Итиро молился, потому что ему было страшно. Третий месяц он выдерживал практику "святого безразличия" одновременно с практикой "благородного бодрствования", он уже не раз проклинал свою самонадеянность, из-за которой взвалил на себя этот страшный груз, но в нем еще оставалась воля и силы. Он не намерен был признавать поражение и вновь опускаться на низшую ступень.
Тем более, что чувствовал, какие плоды приносит добровольная пытка.
Поэтому-то и боялся.
Он слышал. Днем порой казалось, что он ничему не научился, совсем не продвинулся на пути познания, и все перемены сводятся к тому, что он сильно изголодался, невыносимо хочет спать и уже несколько недель как простужен. Лишь воспоминания об Учителе поддерживали его тогда. Но ночью, когда тьма мешала обыденному зрению, Итиро начинал слышать. Тогда его вера усиливалась бесконечно. Появлялись новые силы, возобновлялась решимость.
"Учитель - единственный, кто жаждет спасти меня. Ради спасения я буду жертвовать всем".
Шорохи, шаги, скрипы. Дыхание, шелест, стук. Бессветные пятна приглашали к бесчисленным адам мира. Итиро слышал, как демоны собираются вокруг. Сам себе он казался свечой, колеблющейся от черного ветра. Чем сильнее стремление к свету, тем злее демоны, терзающие человека. Неописуемо трудно совладать с ними.
"Все, чем я владел раньше и владею сейчас, было создано грязными поступками", - почти вслух проговаривал он. Священные эти слова сходили с уст каждого, но в устах Итиро они были правдой, правдой! И оттого молитва всякий раз проникала до средоточия сердца, подобно яркому лучу. - "Я должен искупить эту карму. Я буду жертвовать на пределе возможностей".
Он, Итиро, которого прежде звали иначе, но это неважно, он был не просто мирянином, погрязшим в быте, в недолгих радостях и бесконечных страданиях иллюзорного мира. Он был преступником, и корыстные цели преследовал, идя впервые в Институт Истины. Он наслушался рассказов о чудесах, смотрел видеозаписи, но все же грубо насмехался над Учителем, - до тех пор, как один из его приятелей, лихих молодчиков, не стал смиренным учеником. Тогда человек, живший раньше в теле Итиро, сильно прогневался, и в гневе, в гордыне своей решил, что должен увидеть человека, который называет себя Учителем. Уж он-то раскусит этого шарлатана, вдосталь посмеется над ним, и все станет как прежде.
Аудиенция стоила больших денег. Но у тогдашнего Итиро они были.
- Любыми способами и во что бы то ни стало я совершу великое пожертвование, - прошептал он. Слова молитвы содержали высокую истину.
Он не мог описать, что видел и чувствовал, что слышал и осязал, стоя под высоким куполом, голубым, словно небо материального мира, но много светлее и чище. Воздух полнился дивными ароматами, словно каплющими из миров блаженства, потому что им дышал Учитель. Это сверхъестественное, бесконечно изменяющееся существо говорило с Итиро - безмолвно, проникая глубоко в его разум с божественной нежностью. Все цвета, оттенки, образы, звуки и смыслы соединялись, чтобы снова и снова ткать немыслимо прекрасный плотский облик. Но милосердие, чистое сострадание, свет доброты, который излучал Учитель, притягивал к нему сильнее физической прелести.
Итиро стал новым человеком. Словно благословенный дождь смысл всю грязь, налипшую на его душу за годы жизни. Итиро принял новое имя, оставил дом, пожертвовав все средства на доброе дело, и стал служить Учителю.
Он недолго занимался раздачей листовок и расклейкой объявлений - ровно столько, сколько требовалось для того, чтобы смирить дух. Сильный, опытный, тренированный, умеющий убивать, он мог принести Добру больше пользы.
Итиро тренировал бойцов армии Добра. Но он не хотел пренебрегать самосовершенствованием и испросил разрешения предаться "благородному бодрствованию". Тогда его перевели сюда, на охрану одного из важных объектов. В подчинении у него, точно в прежнее время, было несколько человек, и соблазном становилось - приказывать, видеть послушание. Но Итиро хорошо помнил наставления старших учеников. И свет Истины, единожды виденный им.
Он обогнул здание, выйдя там, откуда начал путь. Можно было сесть отдохнуть, но Итиро боялся, что заснет. Поэтому он решил пройти еще круг. Еще раз прочесть молитву.
"Человек смертен", - заново начал Итиро, - "человек непременно умрет…"
И его горло захлестнула гаррота.
Он был знаком с подобным оружием. Тот Итиро, прежний, не понаслышке знал, как убивают человека гитарной струной. И он проснулся на миг. Так было нужно, чтобы спастись и уничтожить несчастного, ослепленного иллюзиями мира врага. Удар каблуком по ноге нападавшего. Итиро уже ожидал услышать знакомый хруст переламываемых косточек, но тот сумел увернуться.
Гаррота затягивалась.
Из горла вырвался хрип. Для того, чтобы позвать на помощь, требовалось хотя бы дыхание. Глаза начала заливать красная тьма. Итиро помнил, что в удавку ни в коем случае нельзя вцепляться пальцами, пытаясь оторвать ее от терзаемого горла, - нужно пренебречь ею и сосредоточить все внимание на противнике. Разделайся с противником, и гаррота упадет сама.
Короткий замах, нацеленный ребром ладони по шее. Если перебить хрящ, через пару секунд нападающий будет покойником... Тот изогнулся, и удар смазал по лицу, не причинив большого вреда. Продолжая методично затягивать удавку, копьем из сложенных пальцев убийца резко ткнул в нервный узел, заставив Итиро прикусить распухший язык.
Боль, усиливаясь, становилась тяжелой, как гиря. От недосыпа, тяжелого поста, изнурительных упражнений чувствительность притупилась, и рецепторы разогревались медленно. Это дало Итиро небольшую фору в начале схватки, но он не сумел использовать ее.
Итиро попытался развернуться и понял, что струна оплела его в несколько витков.
Это невозможно. Гарроты не бывают такими длинными. Ими нельзя было бы пользоваться!
От убийцы веяло могильным холодом.
А это действительно была невероятно длинная гаррота, очень тонкая и жесткая, очень гибкая и прочная, модифицированная каким-то демоническим разумом. И хозяин управлялся с ней с нечеловеческой ловкостью. Моток проволоки - не оружие, это не лассо, не боло, проволока не так пластична, не может двигаться так быстро, человек бы в ней просто запутался!
"Демон", - промелькнуло в мозгу Итиро. Так значит, то были не галлюцинации, он действительно смог слышать и различать во тьме демонов, ненавидящих всякий свет... Он сделал шаг по Пути.
И теперь умирает.
Он уже способен видеть исчадие ада, но еще не имеет сил справиться с ним. О, если бы Учитель был рядом!
Вдруг Итиро понял, что тот действительно рядом. И тихо улыбается ученику, наставляя на последнем пороге. Значит, все правильно: карма состояла в том, чтобы умереть здесь и сейчас. И перед смертью он, когда-то звавшийся Такуми Фумихиро, успел сделать единственный шаг по Пути, который спасет его, превратится в тысячу шагов и приведет на одно из заслуженных им небес.
Все мышцы расслабились, и тело, этот несовершенный сосуд, исторгнуло все содержимое. Острое асфиксическое наслаждение выгнуло Итиро, пронзая последним оргазмом удавленника, и сознание его померкло.Aurenga
http://www.mr-yaoi.ru